Пепел Анны
Шрифт:
Я и так все время гуляю, но спорить не стал, пошел. «Погуляй», кстати, отличная кличка для собаки, Попутного пса вполне могли звать в детстве Погуляем. А мама… Она стесняется своего «Попутного пса». Как все люди, с младых ногтей занимающиеся литературой, она боится, что ее книга будет недостойна встать на одну полку с великими незабвенными. Я бы на ее месте не стеснялся. Потому что всем плевать. Ну посмотрят, ну не Пастернак, а кто у нас Пастернак? А если и Пастернак, что мы, Пастернаков не видывали? Зря все эти мамины терзания. Нет, есть шанс, что она ерунду наприсочиняла, но и ерундой никого сейчас не удивишь.
И вообще.
— А отец? — спросил я. — Где с утра?
— Кладбищем впечатлился, — ответила мама.
— Он же там и раньше бывал, — напомнил я.
— Там миллион могил, — сказала мама. — Можно год рассматривать, и каждый раз что-то новое.
— А меня что не взял?
— Так тебя же не добудишься. Отец стучал-стучал, а ты знай храпишь. Он там могилу интересную нашел в виде ковчега… Он тут сто лет сидит, а сейчас ему это кладбище вдруг приперлось…
Могилу в виде ковчега нашел.
— Ладно, потом на кладбище сходишь. А сейчас беги погуляй, у меня, кажется, мысли толкутся…
Беги, Погуляй!
Мама вернулась в упоение «Пробушена врха», а я отправился бродить. Взял на ресепшне карту, девушка странно на меня посмотрела и что-то сказала своей подруге. Поглядел по карте, кладбище находилось недалеко и идти удобно, до конца Прадо, направо, прямо. Решил сходить на кладбище, потом к Анне.
Возле Капитолия меня подстерег вчерашний таксист, я хотел пешком, но он тащился рядом, гудел в клаксон и приглашал в путешествие. Метров через сто он меня утомил, и я согласился. Таксист обрадовался, что я на Колон, и стал врать, что когда на Кубу приезжал Папа Римский, он, таксист, каждый день возил на кладбище кардиналов, удивительно жадные были мужики. А потом переключился на рассказы, как он, несчастный, живет в трудах с раннего утра до позднего вечера, что у него сто пятьдесят детей по лавкам есть просят и плачут, плачут. Думаю, что дальше он бы рассказал про то, как его мать торгует раскрашенными морскими ежами и этими же нераскупленными ежами питается, можно сказать, гложет ежиные кости, а потом пускает их на перевар.
Таксист остановился перед входом на кладбище и сказал, что это лучшее кладбище во всем мире, сюда пациентов психиатрических клиник на экскурсии водят, и многим легче. А если войти спиной во все три арки, то проживешь дольше положенного на три года. Сдачи у него не нашлось.
Вход был бесплатный, но вокруг болтались парни, продававшие за кук открытки с могильными видами и с видами знаменитостей, посетивших Колон, Леонардо Ди Каприо, Мэрил Стрип, Риханна были тут. Сделал лицо «я живу здесь два месяца», чем распугал барыжек, а потом вернулся и купил открытку с выразительной могилой с одноногим ангелом. Пошлю Великановой, пусть ушибется.
Подъехал автобус, выпустил толпу, она меня зацепила и все-таки заволокла на кладбище, так что я немного побродил среди могил. Отца не заметил, наверное, он заглянул в один из гостеприимных склепов. Понятно. Понятно, почему сюда водят психов. Кладбище Колон было слишком светлое и слишком белое, точно не кладбище людей, а инопланетян. И не сейчас их хоронили, а в прошлом веке, в годы сердитого солнца, а сейчас от этих инопланетян в склепах остались кривые хитиновые клешни и пупырчатые панцири, давно спрессовавшиеся в мел, если достать все эти кости и хорошенько обжечь, получится неплохая сода. А может, их сородичи вывезли отсюда, потихонечку так, по ночам, чтобы никто не заметил… Из пришельцев сода всегда первого сорта получается, такая сода им самим нужна. Непонятно, где тут миллион захоронений, территория, кажется, не так уж и велика. Хотя не исключено, что тут хоронят друг над другом.
Я представил подземные небоскребы, уходящие вглубь, вертикальные могильные шахты, в которых, как в обоймах, лежат мертвецы разной свежести, настроения это не добавило.
Между могилами бродили туристы, фотографировали, останавливались перед надгробиями, вчитывались в стертые надписи, со знанием дела качали головами. Возле надгробия, похожего на фонтан, стоял горбун. Но не в плаще, а в длинной накидке вроде пончо грязного цвета. Горбун смотрел на фонтан, больше ничего не делал. Псих. Точно псих, их же приводят сюда для могильной терапии. А уже отсюда они разбредаются по всему городу. Интересно, почему они все горбатые? Какой-нибудь полиомиелит. Точно, очень похоже, из Никарагуа прислали корабль с больными, их подлечили в санатории, и теперь они ходят.
Ну и пусть ходят, я этой содой никогда не пользуюсь, а мама всегда, даже если яблоко хочет съесть, обязательно его с содой моет. Глаза от белизны заболели. Кажется, Анна здесь недалеко живет. Оказывается, здесь все недалеко, это в первое время Гавана кажется большой, потом, когда побродишь, нет.
Я достал карту, быстро нашел кладбище, нашел угол, на котором стою, прикинул, в какую сторону, нашел улочку, по которой короче всего, тут налево. Улочка хорошая, не похожая на старый город. Без этих дурных домов, полусъеденных солнцем, напоминающих коричневые черепа, спокойная, моя бабушка мечтает умереть на такой, во дворе под небом. Я шагал по этой улице, смотрел по сторонам.
Под размашистым деревом, похожим на суперфикус, похожим на сорок окаменевших змей, рос подорожник, самый скучный подорожник, а с ним рядом собака черная валялась, совсем, как подорожник, самая наша, с репьями в холке, наверное, и в самом деле суперфикус, у нас он невелик размером, под потолок, если поливать, а тут вымахал. Черные собаки тут безмолвные, таксист сказал мне, что это так нарочно — черная собака не может жить в такой жаре и начинает лаять, лаять и лаять, хозяева не выдерживают этого и поутру вывозят пса поплавать на Баию, а кто хочет, чтобы у него выжила черная собака, тот отрезает ей язык еще в щенячьем возрасте. Вырастает молчаливый попутный пес. Врун этот таксист, как и все остальные вруны, никто тут собак не топит и языки им не отрезают, они сами по себе молчаливые.
Почему у них тут колонок нет с водой? Пушек, вкопанных мордами в землю, сколько угодно этого, а с водой туго…
Я остановился. Мне вдруг захотелось сесть на бордюрный камень, как это делают местные, посидеть, подумать. А можно и не думать, можно просто посидеть, что-то я устал. Это островной синдром. Великанова предупреждала, такое случается.
Заглянул в карту. Надо южнее взять, вот тут через переулок, потом мост, речка с зеленой водой, а с моста виден бейсбольный стадион, пустой, игроков не видно, бейсболисты и те.
За мостом маленькие домики. Улочка книжная, в подъем, как в Севастополе, белые одноэтажные особнячки с красными дверями, зелени много, синего мало. Я понял — синий — это трущак, нищета, белый — белые районы с хорошим асфальтом. Кажется, тут и посольская школа недалеко, и не воняет. Цветами пахнет с участков, море далеко, на воздухе никого, безлюдно.
Не полдень еще, а все попрятались. Хотя в этой стороне города, наверное, и не бывает много. И время сегодня тянется.
Я немного промазал и дал круг, но со второй попытки вышел к нужной улице.