Персональное чудовище
Шрифт:
— Опять ругаются, — сказал Сергей и поставил музыку на телефоне громе. Соня тоже слышала повышенные тона из кабинета. Нежели Львовы совершенно не думают о том, что их родной сын сидит в нескольких метрах и даже толстые стены и закрытые двери не сдерживают тонкий плач матери и громовой голос отца?
— Сереж, я устала сидеть в четырёх стенах. Выйдем на веранду?
Сережа поднял на нее глаза — печальные, потухшие, и кивнул.
Чуть позже Соня и Серёжа сидели на открытой веранде, пили какао со льдом и наблюдали за красивейшим закатом, который бывает в пригороде Лос-Анджелеса. Багряное солнце коснулось
Мать Сони умерла во время родов, которые длились больше суток и высосали из ослабленной болезнью женщины последние жизненные соки. Соню забрала домой нянька, которую отправил отец, не желавший даже поваляться в роддоме.
В те далекие 80-ые в советских больницах не было понятия «врачебная тайна». Поэтому, когда в крови матери Сони нашли вирус иммунодефицита, весь медперсонал обсасывал и обгладывал эту тему, осуждающе глядел на Кристину Климову, и презрительно одевал защитный костюм, перчатки и маску даже при заполнении карты пациента. Кристине даже не сделали кесарева сечения, которое является обязательным условием появления на свет ребенка при наличии вируса! Соня содрогалась при мысли о том, через что прошла ее бедная матушка! Язвительные смешки, брезгливые кривляния, омерзительные слухи за спиной! В те времена даже с деньгами отца невозможно было достать противовирусную терапию, что уж говорить о том, чтобы обезопасить растущий во чреве плод.
Отец оказался тем самым счастливчиком, которых в мире один к ста, кто устойчив к ВИЧ и является только переносчиком.
Болезнь иссушила бедную Кристину, а тяжелые роды, полное безразличие врачей, одинокие рыдания и мучения роженицы, к которой врачи даже боялись заглядывать — все это свело Кристину в могилу, как только из ее тела родилась новая жизнь. Вместе с добрым сердцем Кристина передала дочери положительные вирусы иммунодефицита.
Все эти истории Соня услышала от сердобольной соседки, единственной, кто помогал и поддерживал молодую Кристину.
Первые годы жизни Соня практически не видела отца. Арнольд Иванович был «большой шишкой с коричневым портфелем», как говорили няни, оправдывая долгое отсутствие отца. И маленькая Соня всегда представляла вместо белобрысой головы отца огромную сосновую шишку, с глазами, носом и губами меж щетин. Эта страшная картина преследовала Соню днем и ночью. Поэтому, когда отец все-таки появлялся на пороге квартиры (кстати, с обычной продолговатой головой и голубыми, как у дочери, глазами), Соня с воплями и плачем убегала в свою комнату и не выходила оттуда до очередного отъезда отца. Который в принципе и не старался выяснить причину очередной истерики, поговорить с дочерью, ласково утешить. Он безразлично пожимал плечами, заходил в кабинет и не выходил оттуда до следующей командировки.
Вот так они жили год за годом, два самых близких человека, кровные родные, спали и ели под одной крышей. Но за эти годы между отцом и дочерью не было сказано и дюжины полноценных предложений.
«Как дела, Софья?»
«Хорошо, папа»
«Как учеба?»
«Спасибо, хорошо»
«У тебя есть все необходимое?»
«Да, папа. Хотя, знаешь…»
И только оробевшая Соня хотела попросить отца о чем-нибудь (да хоть о чем!), лишь бы продлить разговор еще на пару слов, как папа удалялся за дубовую дверь кабинета, погрузившись в свои мысли.
Затем Соня стала слишком большой
Мрачный интернат из серого кирпича, обнесенный высоким забором, слыл отличной школой для маленьких наследников богатых родителей. Там Соня, несмотря на неустанный контроль и строгий режим, начала общаться со сверстницами во мраке потухших лампочек, под душной пеленой одеяла, где собирались девочки, чтобы пошептаться. И не смотря на равнодушно-вышколенных учителей, скучные уроки и полное отсутствие развлечении, Соня пережила там парочку отличных и сотни хороших дней, и более тысячи ночей, полных девичьих секретов и удушливого смеха до слез.
Потом был сумсув…
Но сейчас, под стрёкот ночных птиц и под мерный шум океана, Соня совсем не хотела вспоминать тот ад, в который Арнольд Иванович запихнул дочь в бесполезной попытке вылечить ВИЧ.
«Кажется, Львовы успокоились», подумала Соня и сонно поморгала. Сергей тоже клевал носом на соседней кушетке. Пора спать и набираться сил.
А завтра… Завтра — новый день. Только теперь уже со знанием того, что под одной крышей с Соней живет и спит самый несносный мужчина с самым внимательным взглядом.
Запах кексов все еще гулял в засыпающем доме.
Он добрался до хозяйской спальни, оформленной в бежево-коричневых тонах, и напомнил Диме о том, что уже завтра даст расчет Астаху. Астах был обязан обеспечить безопасность жене и сыну, но не справился с работой. А Дима не имел привычки давать людям второй шанс. Никогда.
Также Дима думал о том, что с утра свяжется со знакомым, который может собрать досье на любого человека в течение нескольких дней. Софья Арнольдовна, конечно, выглядит как ангел, но кто знает, что творится в ее красивой головке. Дима не доверял никому, слишком уж суровые уроки он получил, чтобы выучить этот. А следующие несколько дней, так уж и быть, он позволит этой училке быть рядом с сыном. Сам Дима планировал зорко следить за девушкой. Только в целях безопасности семьи, а не потому что ему вообще приятно смотреть на эту платиновую блондинку с голубыми глазами. Нет, вовсе не поэтому…
Аромат кексов заполз под закрытую дверь гостевой спальни, где Соня лежала на широкой кровати, слушала цокот часовых стрелок и не могла не вспоминать слова Дмитрия Алексеевича. О том, какая на ней лежит ответственность. Что будет, если он узнает о диагнозе Сони? Сможет ли понять? Попытаться разобраться? Или сразу же переломит ей шею и выкинет бездыханное тело в плещущийся за окном океан? Что-то внутри зловещим шепотом подсказывало, что последний вариант намного ближе к истине, от чего сердце начинало стучать быстрее.
Но так не хочется думать об этом под убаюкивающий шум океана, когда глаза сами закрываются, а дыхание успокаивается…
Дальше сладкий запах поднялся выше, по бесшумным ступеням, на чердак, где в этот момент Алена стонала под потным телом Астаха. Тела сливались в ритмичных движениях, заглушаемые стоны выходили пыхтениями меж стиснутых зубов, а совесть Алёны уже давно забыла дорогу к ее сердцу. Так же, как и муж, который забыл дорогу в ее спальню и вообще не обращал внимания на жену. Так почему бы Алене самой не найти утешение и ласку в сильных руках охранника?