Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
учение было неправильно, так чего смотрело его картези-
анское начальство? Когда пастухи пускают в овчарню
волка в овечьей шкуре, не винить же овец, что стаду на-
носится урон!
– В монастыре терпели его проповедь, даже поощряли
ее, – сказала Кэтрин, – покуда отец Климент осуждал по-
роки мирян, раздоры среди знати, угнетение бедноты, и
радовались, видя, как народ толпами валит в церковь кар-
тезианцев, а церкви других монастырей пустуют. Но эти
ханжи (потому что ханжи они и есть!) объединились с
другими монашескими орденами и обвинили своего про-
поведника в ереси, когда он, не довольствуясь осуждением
мирян, стал изобличать самих церковников: их гордость,
невежество и роскошь, их жажду власти, их деспотизм в
стремлении подчинить себе людскую совесть, их жажду
приумножить свое земное богатство.
– Ради бога, Кэтрин, – сказал ее отец, – говори потише:
тебя слышно с улицы, и речь твоя звучит ожесточением,
глаза сверкают. Вот из-за такого твоего рвения в делах,
которые касаются тебя не больше чем других, злые люди и
приклеили тебе ненавистное и опасное прозвание еретич-
ки.
– Вы знаете, что я говорю чистую правду, – сказала
Кэтрин. – Вы и сами не раз ее признавали.
– Клянусь иглой и замшей – никогда! – поспешно воз-
разил Гловер. – Никак ты хочешь, чтобы я признался в том,
за что меня лишат здоровья и жизни, земли и добра? Соз-
дана комиссия, уполномоченная хватать и пытать еретиков,
на которых теперь валят всю вину за недавнюю смуту и
беспорядки. Так что, девочка, чем меньше слов, тем лучше.
Я всегда держался одного мнения со старым стихотворцем:
Ведь слово – раб, лишь мысль свободна,
Держи в узде язык негодный65 !
– Ваш совет опоздал, отец, – сказала Кэтрин, опус-
тившись на стул подле кровати отца. – Слова были сказаны
и услышаны, и сделан уже донос на Саймона Гловера,
65 Эти строки и сейчас еще можно прочесть в полуразрушенном домике одного
аббата. Говорят, что они намекают на то, что святой отец обзавелся любовницей.
пертского горожанина, в том, что он вел непочтительные
речи об учении святой церкви…
– Как то, что я живу иглой и ножом, – перебил Саймон,
– это ложь! Никогда я не был так глуп, чтобы говорить о
вещах, в которых ничего не смыслю.
– … и поносил духовенство, черное и белое, – про-
должала Кэтрин.
– Не стану отпираться от правды, – сказал Гловер, – я,
может, позволял себе иной раз сказать пустое слово в
доброй компании за жбаном вина, а в общем, не тот у меня
язык, чтобы губить маю же голову.
– Так вы полагаете, мой дорогой отец. Но каждое ваше
словцо подстерегалось, каждое самое безобидное суждение
толковалось вкривь, и в доносе вас выставляют злостным
хулителем церкви и духовенства – из-за тех речей, какие
вели вы против них среди разных распутников вроде по-
койного Оливера Праудфьюта, кузнеца Генри из Уинда и
других… Они все объявлены приверженцами учения отца
Климента, которого обвиняют в ереси и разыскивают
именем закона по всему свету, чтобы предать пыткам и
казни… Но этого им не свершить, – добавила Кэтрин,
опустившись на колени и возведя глаза к небу, сейчас она
напоминала одну из тех святых, чьи образы католическая
церковь запечатлела в живописи. – Он избежал расстав-
ленных сетей, и, слава небесам, при моем содействии!
– При твоем содействии, девочка? Ты не сошла с ума? –
сказал в ужасе Гловер.
– Я не хочу отрекаться от того, чем горжусь, – ответила
Кэтрин. – По моему призыву Конахар явился сюда с от-
рядом своих людей и увел старика. Теперь отец Климент
далеко в глубине Горной Страны.
– О мое неразумное, несчастное дитя! – вскричал Гло-
вер. – Ты осмелилась содействовать побегу человека, об-
виненного в ереси, и призвать в город горцев, чтобы они с
оружием в руках помешали правосудию? Горе, горе! Ты
преступила законы церкви и законы королевства. Что… что
теперь станется с нами, если об этом узнают!
– Об этом узнали, дорогой отец, – сказала твердо де-
вушка, – и узнали как раз те, кто рад отомстить за это дело.
– Пустое, Кэтрин, ничего они не узнали! Это все про-
иски хитрых священников и монахинь. Но мне невдомек –
ведь ты последнее время была такая веселая и согласилась
выйти за Смита?
– Ах, дорогой отец! Вспомните, как мне было горько
услышать вдруг о его смерти и какою радостью было найти
его живым, да и вы меня поощряли… что же тут удиви-
тельного, если я сказала больше, чем позволяло мне здра-
вое рассуждение! Но я тогда еще не прослышала о самом
худшем и думала, что опасность не так велика. Увы! Са-
мообман рассеялся, и я узнала страшную правду, когда
аббатиса самолично явилась сюда и с нею мо-
нах-доминиканец. Они показали мне грамоту за большой