Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
королевской печатью – полномочие выискивать и карать
еретиков, они мне показали наши имена, ваше и мое, в
списке заподозренных лиц, и со слезами, подлинными
слезами аббатиса меня заклинала отвратить от себя
страшную участь, как можно скорей удалившись в мона-
стырь, а монах – тоже со слезами – клятвенно обещал, что
если я постригусь, то вас они не тронут.
– Унеси их обоих нечистый за их крокодиловы слезы! –
озлился Гловер.
– Увы, – сказала Кэтрин, – жалобы и гнев нимало нам не
помогут. Но теперь вы видите, у меня достаточная причина
для тревоги.
– Для тревоги? Назови это гибелью! Горе, горе! Без-
рассудное мое дитя, где ж было твое разумение, когда ты
устремилась очертя голову в их ловушку?
– Послушайте, отец, – сказала Кэтрин, – нам оставлен
все же путь к спасению, и это то, о чем я часто сама по-
мышляла, на что напрасно молила вас дать мне согласие.
– Понимаю тебя – монастырь! – сказал ее отец. – Но ты
подумай, Кэтрин, какая же аббатиса, какая игуменья по-
смеет…
– Сейчас я все разъясню, отец, и вы поймете, почему я
казалась нетвердой в своем решении, может быть, на-
прасно и вы и другие корили меня за это. Мой духовник
старый отец Франциск, которого я выбрала по вашему на-
стоянию в доминиканском монастыре…
– И то верно, – перебил Гловер. – Таков был мой совет:
я на нем настаивал, чтобы рассеять слухи, будто ты всецело
под влиянием отца Климента.
– Так вот, отец Франциск при случае вызывал меня на
разговор о таких вещах, о которых, думал он, я стану су-
дить, следуя учению картезианского проповедника. Да
простит мне бог мою слепоту! Я не разглядела ловушки,
говорила свободно, а так как возражал он неуверенно,
будто и сам был готов сдаться на мои доводы, я говорила
даже с жаром в защиту того, во что свято верю. Он не по-
казывал, каков он на самом деле, и не выдавал своих тай-
ных намерений, пока не выведал всего, что я могла ему
доверить. И вот лишь тогда он стал грозить мне карами на
этом свете и вечным осуждением на том. Если бы его уг-
розы касались меня одной, я держалась бы стойко, потому
что жестокость их на земле я могла бы стерпеть, а в их
власть надо мною за гробом я не верю.
– Ради всего святого! – вскричал Гловер. Он был вне
себя, за каждым новым словом дочери усматривая все
большую опасность. – Остерегись кощунствовать против
святой церкви… Уши ее слышат все, а меч разит быстро и
нещадно.
– То наказание, – сказала пертская красавица, поднимая
к небу глаза, – которым грозили мне самой, не устрашило
меня. Но когда мне сказали, что и на тебя, отец мой, они
возведут те же обвинения, признаюсь, я дрогнула и стала
искать пути к примирению. Так как аббатиса Марта из
женского монастыря в Элкоу – родственница моей по-
койной матери, я доверилась ей в моем горе, и она обещала
взять меня к себе, если я, отрекшись от мирской любви и
помыслов о браке, постригусь и стану одной из сестер ее
ордена. Она на этот счет сговорилась, я уверена, с доми-
никанцем Франциском, и они стали петь в один голос ту же
песню. «Останешься ты в миру, – говорили они, – и вы оба,
твой отец и ты, пойдете под суд, как еретики. Наденешь на
себя покрывало монахини – и ваши заблуждения будут
прощены и забыты». Они даже и не говорили, что я должна
отречься от якобы ложного учения: все мирно уладится,
лишь бы я пошла в монастырь,
– Еще бы… еще бы! – сказал Саймон. – Старый Гловер
слывет богатеем, все его золото вслед за дочерью утечет в
Элкоу, разве что оттягают себе кое-что доминиканцы. Так
вот оно, призвание, тянувшее тебя в монастырь!. Вот по-
чему ты отвергаешь Генри Уинда!
– Сказать по правде, отец, на меня давили со всех сто-
рон, и мой собственный разум подсказывал мне то же ре-
шение. Сэр Джон Рэморни грозил мне тяжкой местью со
стороны молодого принца, если я не уступлю его домога-
тельствам. А бедный Генри… я же сама только совсем
недавно поняла, к своему удивлению, что мне… что я
больше ценю его достоинства, нежели ненавижу его не-
достатки… Увы! Мне это открылось только для того,
чтобы уход от мира стал еще труднее, чем в те дни, когда я
думала, что буду сожалеть лишь о разлуке с тобой.
Она склонила голову на руку и горько заплакала.
– Глупости! – сказал Гловер. – Как бы ни прижала ну-
жда, умный человек всегда найдет выход, достало бы
только отваги. Не та у нас страна и народ не тот, чтобы
священники стали здесь править именем Рима – и никто не
пресек бы такую узурпацию. Если начнут у нас наказывать
каждого честного горожанина, когда он говорит, что мо-
нахи любят золото и что многие из них живут позорной
жизнью, вопиющей против их же проповеди, – право, у
Стивена Смазеруэлла будет работы по горло! И если каж-
дой глупой девчонке прикажут отрешиться от мира лишь за