Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
пира. Уж он-то на таких праздничных собраниях никогда
не лез в карман за крепкой шуткой!
– Если бы мог он здесь присутствовать, – трезво заме-
тил Крейгдэлли, – он, безусловно, притязал бы на венец
победителя и клялся бы, что лично отомстил за свое
убиение.
Разошлись уже под звон вечерних колоколов, причем
наиболее степенные направились в церковь, где они с по-
лузакрытыми глазами и лоснящимися лицами составили
самый набожный и примерный отряд великопостной па-
ствы, другие же поспешили домой, чтобы в кругу семьи
рассказать во всех подробностях о битве и о пире, а кое-кто
предпочел, надо думать, те вольности, какие могла пре-
доставить таверна, двери которой великий пост не держал
так строго на запоре, как требовал церковный канон. Генри,
разгоряченный добрым вином и похвалами сограждан,
вернулся в Уинд и завалился на кровать, чтоб увидеть во
сне безоблачное счастье с Кэтрин Гловер.
Мы упоминали, что по завершении битвы зрители
разделились на две неравные половины. И если первая –
меньшая, но более почтенная – веселой процессией пошла
за победителем, вторая – куда более многочисленная, то,
что можно бы назвать толпой, или, если хотите, сбродом, –
последовала за побежденным и осужденным Бонтроном,
которого повели в другую сторону и для другого дела. Что
бы ни говорили о сравнительной приятности дома скорби и
дома веселья при иных обстоятельствах, не подлежит со-
мнению, какой из них больше привлечет посетителей, ко-
гда предложат выбор: смотреть ли нам на беды, нами не
разделяемые, или же на пиршества, в коих мы не примем
участия. Соответственно и двуколку, повезшую преступ-
ника на казнь, провожала куда большая часть обывателей
города Перта.
Рядом с Бонтроном в двуколку сел монах, и убийца без
колебаний повторил ему под видом исповеди ту же ложь,
какую он провозгласил на поле битвы: будто засада, в ко-
торую попал по ошибке злополучный шапочник, была
устроена по требованию герцога Ротсея. Свой навет он с
невозмутимым бесстыдством бросал и в толпу, уверяя всех,
кто близко подходил к повозке, что исполнил прихоть
герцога и за это идет на казнь. Он долго повторял эти слова
с угрюмым упрямством, как затверженный урок, так лжец
настойчиво твердит одно и то же, стараясь путем повто-
рения придать веру своим словам, когда чувствует в душе,
что веры они не заслуживают. Но вот, подняв глаза, он
увидел вдали черный остов виселицы, с лестницей и ро-
ковой веревкой, поднимавшийся на горизонте на добрых
сорок футов в вышину, и тут он вдруг умолк, и монах за-
метил, что осужденного охватила дрожь.
– Утешься, сын мой, – сказал добрый священник, – ты
сознался и получил отпущение. Твое покаяние будет оце-
нено в меру твоей искренности. И хотя сердце твое жестоко
и руки залиты кровью, церковные молитвы в положенный
срок вызволят тебя из карающих огней чистилища.
Эти уверения как будто рассчитаны были усилить, а не
успокоить страх преступника, которого разбирало сомне-
ние: а что, если меры, принятые, чтобы спасти его от
смерти, не окажут действия? Смущала также мысль: да и
впрямь ли кому-нибудь выгодно хлопотать о его спасении?
Он знал хорошо своего господина и знал, как спокойно
пожертвует он человеком, если в будущем тот может ока-
заться опасным свидетелем против него.
Но так или иначе, судьба его была решена, от нее не
уйти! Медленно приближалась процессия к роковому
«дереву», воздвигнутому на высоком берегу реки в полу-
миле от городских стен. Это место выбрали в расчете на то,
чтобы тело несчастного, отданное воронью, было видно
издалека и со всех четырех сторон. Здесь исповедник пе-
редал Бонтрона палачу, который помог преступнику под-
няться на лестницу и, как показалось зрителям, совершил
казнь согласно предписаниям закона. С минуту повешен-
ный боролся за жизнь, но вскоре утих и повис бездыхан-
ный. Палач, простояв на посту более получаса, как будто
выжидая, чтоб угасла последняя искра жизни, объявил
любителям подобных зрелищ, что не успели изготовить
цепи, посредством которых полагалось надолго прикре-
пить мертвое тело к виселице, и поэтому труп будет вы-
потрошен и вывешен на всеобщее обозрение только к
рассвету следующего дня.
Хотя мастер Смазеруэлл назначил столь ранний час, его
провожала к виселице большая толпа жаждавших увидеть
заключительную сцену казни. Велико же было удивление и
недовольство этих высоких знатоков, когда обнаружилось,
что мертвое тело с виселицы снято. Однако причина его
исчезновения никому не показалась загадочной. Бонтрон,
решили все, служил барону, земли которого лежат в Фай-
фе, и сам был уроженцем тех же мест. Что ж тут удиви-
тельного, если кому-то из жителей Файфа, чьи лодки по-
стоянно снуют по реке, вздумалось увезти тайком тело
своего земляка и спасти его от глумления. Толпа обруши-