Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
Верховный констебль обратился к вдове, которая си-
дела в кресле на арене, облаченная в глубокий траур, и все
еще не отпускала от себя двух своих детей:
– Женщина, согласна ты принять этого человека, Генри
Смита, своим заступником, чтобы он сразился за тебя в
этом споре?
– Согласна… всей душой, – ответила Магдален Пра-
удфьют. – И да благословят его господь и святой Иоанн и
подадут ему и силу и удачу, потому что он сражается за
сирот, потерявших отца!
– Итак, объявляю это место полем боя! – громко про-
возгласил констебль. – Да не посмеет никто под страхом
смерти прервать их поединок словом, возгласом или
взглядом. Трубы, трубите! Сражайтесь, бойцы!
Трубы запели, и бойцы, сходясь твердым и ровным
шагом с двух разных концов арены, приглядывались друг к
другу, привыкшие оба судить по движению глаз против-
ника, с какой стороны можно ждать удара. Сойдясь дос-
таточно близко, они стали лицом к лицу и поочередно за-
махнулись несколько раз, словно желая проверить, на-
сколько бдителен и проворен противник. Наконец, то ли
наскучив этими маневрами, то ли убоявшись, как бы в та-
ком соревновании его неповоротливая сила не сдала перед
ловкостью Смита, Бонтрон занес свою секиру для прямого
удара сверху и, опуская ее, добавил к тяжести оружия всю
силу своей могучей руки. Однако Смит, отпрянув в сто-
рону, избежал удара, слишком сильного, чтобы можно
было его отразить даже с самой выгодной позиции. Бон-
трон не успел снова стать в оборону, как Генри нанес ему
сбоку такой удар по стальному его колпаку, что убийца
сразу распростерся на земле.
– Сознайся или умри! – сказал победитель, наступив
ногой на тело побежденного и приставив к его горлу ост-
рый конец секиры – тот кинжал или стальной шип, кото-
рым она снабжена с обратного конца.
– Сознаюсь, – сказал негодяй, широко раскрытыми
глазами глядя в небо. – Дай встать.
– Не дам, пока не сдашься, – сказал Гарри Смит.
– Сдаюсь! – буркнул Бонтрон.
И Генри громко провозгласил, что противник его по-
бежден.
Тогда прошли на арену Ротсей с Олбени, верховный
констебль и настоятель доминиканского монастыря и, об-
ратившись к Бонтрону, спросили, признает ли он себя по-
бежденным.
– Признаю, – ответил злодей.
– И виновным в убийстве Оливера Праудфьюта?
– Да… Но я принял его за другого.
– Кого же ты хотел убить? – спросил настоятель. –
Исповедайся, сын мой, и заслужи исповедью прощение на
том свете, ибо на этом тебе не много осталось свершить.
– Я принял убитого, – отвечал поверженный боец, – за
того, чья рука меня сразила, чья стопа сейчас давит мне
грудь.
– Благословение всем святым! – сказал настоятель. –
Ныне каждый, кто сомневался в святом испытании, про-
зрел и понял свое заблуждение. Глядите, преступник попал
в западню, которую приготовил безвинному.
– Я, сдается мне, раньше никогда и не видывал этого
человека, – сказал Смит. – Никогда я не чинил обиды ни
ему, ни его близким. Спросите, если угодно будет вашему
преподобию, с чего он надумал предательски меня убить.
– Вопрос вполне уместный, – сказал настоятель. –
Пролей свет среди тьмы, сын мой, хотя бы вместе с исти-
ной он осветил и твой позор. По какой причине ты хотел
умертвить этого оружейника, который утверждает, что
ничем тебя не обидел?..
– Он учинил обиду тому, кому я служу, – ответил
Бонтрон, – и я пошел на это дело по его приказу.
– По чьему приказу? – спросил настоятель.
Бонтрон молчал с минуту, потом прорычал:
– Он слишком могуществен, не мне его называть.
– Послушай, сын мой, – сказал церковник, – пройдет
короткий час, и для тебя могущественное и ничтожное на
этой земле станут равно пустым звуком. Уже готовят
дроги, чтобы везти тебя к месту казни. А посему, сын мой, я
еще раз призываю тебя: позаботься о спасении своей души
и во славу небес раскрой нам правду. Не твой ли господин,
сэр Джон Рэморни, побуждал тебя на столь гнусное дея-
ние?
– Нет, – отвечал простертый на земле негодяй, – кое-кто
повыше. – И он указал пальцем на принца.
– Тварь! – вскричал с изумлением герцог Ротсей. – Ты
посмел намекнуть, что твоим подстрекателем был я?
– Именно вы, милорд, – нагло ответил убийца.
– Умри во лжи, окаянный раб! – вскричал принц.
И, выхватив меч, он пронзил бы им клеветника, когда
бы не остановил его словом и делом лорд верховный кон-
стебль:
– Простите мне, ваша милость, но я отправляю свои
обязанности – подлец должен быть передан в руки палача.
Он недостоин умереть от чьей-либо еще руки, и меньше
всего от руки вашего высочества.
– Как! Благородный граф, – сказал во всеуслышание
Олбени в сильном волнении, истинном или притворном, –
вы дадите этому псу уйти отсюда живым, чтобы отравлять