Первое грехопадение
Шрифт:
– Не жми так сильно... Больно.
В то же мгновение я отшатнулся от неё, точно ошпаренный кипятком. Сердце моё колотилось, глаза заволокло туманом... И, круто повернувшись, я кинулся от Надьки прочь в спасительную темноту, не разбирая дороги.
Остановился только возле дома. "Что же я наделал!
– стучало в голове.
– А как же Галка?". Я посмотрел на свои ладони: они ещё помнили, предательски помнили теплоту Надькиной груди, помнили твёрдые комочки её сосков, помнили всё...
Растерянный и подавленный, я долго сидел на крыльце, не понимая, как такое могло случиться, и что теперь делать? То ли от прохлады, то ли от только что пережитого, меня охватила дрожь. Я поднялся
– Раненько сегодня, - сказала она.
– Устал, небойсь?
Я, молча, кивнул головой.
– Тогда ложись, отдыхай, а я в комнату перейду, посижу ещё немножко, - и она стала собирать разложенную на постели раскроенную материю.
– Я сейчас "Любовь Яровую" по радио слушала. Интересная постановка. Этот Шваньдя меня совсем уморил.
Спектакль я слушал несколько раз и знал почти наизусть. А сейчас из репродуктора лилась быстрая, как ручей, скороговорка Вадима Синявского - передавали футбол. В футболе я в то время почти не разбирался и выключил висевшую на стене чёрную тарелку репродуктора, а перед тем, как лечь, вывернул и лампочку. Через занавеску из комнаты проникал слабый свет, а я лежал и смотрел в едва различимый потолок. Мысли путались, перескакивая с одной на другую. То я презирал себя, то вдруг чувствовал какое-то непонятное, пугающее удовлетворение, которого, как мне казалось, не должно было быть. И тут же, исподволь, подкрадывался совсем уже трусливый вопрос: "Видел нас с Надькой кто-нибудь или нет?". Но после недолгих раздумий, пристыженный, отвечал себе: "Если и не видели, что это меняет? Сам-то про себя я всё знаю...". "А что, если взять и обо всём рассказать Галке, не дожидаясь, когда проговорится Надька?" Эта мысль меня немного приободрила: "Ну что я такого сделал? Подумаешь, до девчонки дотронулся... Многие пацаны так делают. Скажу, что пошутил". Однако я сразу отверг эту мысль, показавшуюся спасительной: Галка в такую шутку не поверит. Вспомнилось и её письмо о ревности.
Погас свет у мамы, а я всё не мог уснуть, переворачиваясь с боку на бок. Потом пришли Зина с Тоней; не зажигая керосиновую лампу (летом электричество в посёлке давали до одиннадцати часов), они на цыпочках прошмыгнули мимо меня в комнату, и там долго перешептывались между собой, заглушая смех подушками...
Во сне я падал со стога. Я падал, цепляясь, в буквальном смысле, за каждую соломинку, за каждую травинку, и земля, ощетинившись колючей стернёй, неотвратимо приближалась. Потом я почувствовал, что падаю не только я, но и весь стог; он уже накренился в мою сторону, готовый вот-вот рухнуть и придавить меня своей душной тяжёлой массой. Я замолотил руками и ногами, будто барахтался не в сене, а в воде, и... проснулся. Когда понял, что лежу на своём топчане, запутавшись в одеяле, с облегчением вздохнул. В окно через занавески струился бледный рассвет, а с улицы донеслось звяканье подойника - это мама готовилась доить Дуську перед выгоном в стадо. Я счастливо улыбнулся, перевернулся на другой бок и... И в то же мгновение вспомнил вчерашнее, вспомнил Надьку. Какой я дурак, какой дурак! От бессилия повернуть время вспять и всё изменить, я сжался в комок, стиснул зубы и едва не заскулил.
В конце недели проводили Тоню в город. Мама и девчонки, как водится в таких случаях, всплакнули немного, а потом мы все вместе вышли за ворота. Когда Тоня с небольшим чемоданчиком шла к лесовозу, за рулём которого сидел Ромка, мама неожиданно перекрестила ей спину и негромко сказала:
– С Богом, доченька...
А Галка приехала всего за три дня до начала занятий. Об этом мне поведал Генка Тимохин, зайдя вечером:
– Сидишь, как сыч, дома,
– Какая мне разница, - стараясь быть равнодушным, ответил я, хотя внутри будто оборвалось что-то.
– Кончай трепаться, Колька!
– Генка расхохотался.
– О ваших записочках, наверное, полкласса знает. От Зойки разве что скроешь! Это она вас засекла.
Я стоял и моргал глазами, подыскивая ответ, но так ничего и не придумал. Вот так номер! Вся наша конспирация - коту под хвост. Правду говорят: шило в мешке не утаишь. Интересно, как Галка к этому отнесётся? Вот будет ей сюрприз!
– Пойдём на нашу поляну, там сегодня все собираются, - потянул меня за руку Генка.
– Давно в лапту не играли.
Пришла ли туда Надька, думал я, шагая рядом с Генкой? А если пришла, расскажет Галке или нет? Обычно девчонки об этом не распространяются, ну, а вдруг - из ревности, назло... И холодок тревоги опять заходил под рубахой.
Место, куда пошли с Генкой, мы называли "наша поляна". Здесь мы играли в городки, лапту и в разные другие игры. Поляна начиналась сразу за огородами и своей длинной стороной упиралась в заросли тальника, за которыми раскинулось пересохшее нынешним летом болото Для наших игр места хватало с избытком - не сравнить со "спортивным городком" у конторы. Нередко сюда наведывались парни и постарше нас. Посмотрят, позубоскалят над нами, а потом, глядишь, сами в игру включаются. Другой раз, не успеем оглянуться, как уже зрителями становимся - у них там свои счёты! А по выходным дням и праздникам не остаются в стороне даже матёрые, уже в годах, мужики. Придут вроде бы на молодёжь посмотреть, свои молодые годы вспомнить, а руки-то чешутся - ну и за лапту. А разыграются - команда на команду, - войдут в раж и о возрасте забывают. Вот тогда-то и начинается настоящая потеха!
Надьки на поляне я не увидел и немного успокоился. А вот Галка была там и, как обычно, - в центре внимания. О чём-то рассказывая, она живо размахивала руками, смеялась, и было видно, что ей очень приятна и радостна встреча с ребятами. Я сразу забыл обо всём и уже никого, кроме неё, не видел. Наконец-то дождался!
Галка увидела нас с Генкой, глаза её на мгновение вспыхнули знакомыми искорками, но она тотчас отвернулась, вроде бы не заметив ни Генку, ни меня. А я подошёл прямо к ней и, зная, что скрывать теперь нечего, улыбнулся и сказал:
– Здравствуй, Галка!
– Здравствуй, - как можно равнодушнее сказала она, а в глазах её читалось: "Ты что, сдурел?".
– Ой-ой-ой!
– простонал Генка, скривив рожу.
– Могли бы и поцеловаться.
Не рассмеялась только Галка; она затравленно озиралась вокруг, не зная, что делать и что сказать. Такой растерянной я увидел её впервые. Уж кого-кого, а Галку-то трудно было чем-либо сбить с толку. И ещё я увидел Зойку Голованову, поглядывающую на меня с многозначительной ухмылкой. "Вот штучка! И когда только успевает всё пронюхать", - с досадой подумал я.
– Не надоело вам в тайны играть?
– посмеиваясь, спросил Генка.
– Проболтался?
– прищурив глаза и сдвинув брови, Галка повернулась ко мне.
Я выдержал её испытующий взгляд и ответил:
– Нет, не проболтался. Я никому даже слова не сказал. Честно...
– А как же...
– начала, было, Галка, но Генка перебил её:
– Хватит вам, потом разберётесь... Давайте на команды делиться!
Пока ребята делились на команды, мы продолжали стоять там, где стояли. Галка ещё не пришла в себя и, потупив взгляд, носком туфли нервно ковыряла землю, а я терпеливо ждал, когда она заговорит. Наконец она тряхнула головой, сверкнула своими зелёными искорками и улыбнулась: