Петербургский сыск, 1874 год, февраль

Москвин Игорь Владимирович

– Пока из ее слов и слов свидетелей.

– А вы уверены, что за три, – Путилин вопросительно посмотрел на штабс—капитана.

– Совершенно верно, за три.

– Вы уверены, что господин Ильешов ни обмолвился о духовном завещании?

– С уверенностью сказать не могу, но имею соображения.

– Я внимательно слушаю, – Иван Дмитриевич оперся грудью о край стола.

– Я начну с того, что к написанию духовного завещания подвиг один странный случай, происшедший в тоже время. По словам доктора Мазуркевича, а я склонен этому верить, потому что

окружающие Дорофея Дормидонтыча отмечали его отменное здоровье, но вот, что удивительно, Ильешов принимал капли и по счастливой или не очень случайности Мария выпила из стакана, в котором они были размешаны, и едва не отправилась к праотцам и, если бы не вмешательство доктора, то все могло закончиться трагическим финалом.

– И вы полагаете, что господина Ильешова пытались отравить?

– Вполне возможно, ведь именно после случившегося Дорофей Дормидонтыч и составил духовное завещание.

– Как я понимаю, должно быть заинтересованное в смерти трактирщика лицо? – вставил Жуков.

– Так точно, – коротко ответил штабс—капитан, – но в таком случае смерть Ильешова была не выгодна одной персоне…

– Марии.

– Да, это так, ибо она не имела ни капитала, ни крова и в таком случае лишалась единственного благодетеля.

– Тоже верно, – улыбнулся Миша, – но ведь времена меняются. Миновало три года и, если она знала о том, что все достанется ей, то…

– Миша, соображения хороши, – похвалил Путилин Жукова, но тут же в сладкое добавил горечи, – но твои домыслы из авантюрных романов, а мы должны опираться на проверенные сведения.

– Да, это так, но…

– Ещё раз повторюсь, домыслы хороши для романов Габорио, которыми ты увлекаешься.

– Иван Дмитрич. – насупился Жуков.

– Продолжайте, Василий Михайлович.

– Я полагаю, преступление замышлялось три года тому, но по случайности не произошло. Человек затаился и ждал нынешнего дня.

– А почему так долго?

– Может, не проявлялся подходящий случай, а может, и из—за Ильешова. Он мог не терять, как говорили у нас в карауле, бдительности.

– Тоже верно. Тогда, как я понимаю ваши слова, на сегодняшний день мы не имеем лиц, заинтересованных в смерти Дорофея Дормидонтыча?

– А почему мы говорим только о трактирщике? – С обидой в голосе произнёс Миша. – На Курлядской убита целая семья и трактирщик, будучи свидетелем кровавого преступления, стал случайной жертвой.

– Хорошо, – кивнул Иван Дмитриевич, – мы слушаем тебя, тем более семьёй занимался ты.

– Семья была работящая, как говорят в артели, но прижимистая. Семенов—старший держал сыновей в кулаке и копил деньги на покупку трактира. Его заветная мечта. Несколько раз, когда его угощали выпивкой, он хвастался, даже дворник это подтвердил, что скоро они заживут по—людски. А значит, нужную сумму он скопил, но денег—то при обыске в квартире обнаружено не было. А это говорит о том, что убийца приходил за деньгами.

– Но он мог залезть в подвал, когда семья трудилась в артели? – Теперь настала очередь штабс—капитана задавать вопросы.

– Мог, – согласился Миша, – но, видимо, Семенов—старший носил деньги при себе.

– Понятно, – сказал Василий Михайлович, – при нем всегда были сыновья.

– Совершенно верно.

– А совершить разбой в одиночку невозможно, убийца, наверное, прижимист и по этой причине, не хотел ни с кем делиться. Вот и не привлёк сторонних людей.

– Разумно.

– А я могу сказать, что есть две причины, либо убийца скуп, либо очень нуждался в деньгах.

– Я тоже так думаю, – Миша посмотрел на Ивана Дмитриевича, – вот у меня есть один подозреваемый. Правда, пока не знаю, как к нему подступиться.

– И кто это?

– Перегудов Ефим.

– Так в чем его подозреваешь?

– Помните, Иван Дмитрич, в первый день, когда мы делали осмотр на Курляндской, дворник упоминал низенького с чёрной бородой прихрамывающего человека?

– Не тяни.

– Так вот по приметам подходит Перегудов и он. – Миша выдержал театральную паузу, а по лицу скользила улыбка, – бывал у Морозовых.

– Хорошо, бывал, ну и что из этого следует?

– Как что? – Удивился вопросу Жуков. – Он мог знать о деньгах.

– Мало ли кто знал? – Теперь улыбнулся Василий Михайлович, – дворник ивановский тоже знал, вот его тоже проверь. Мы ищем по всему городу, а убийца, может, живёт в двадцати аршинах?

– Перегудов явился в свой угол ночевать с двенадцатым колокольным ударом, а если Морозовых убили до одиннадцати, то он поспевал, ведь пановский дворник их видел в десятом часу живыми.

– Это так, но, Миша, раз ты настроен удостовериться в полной либо причастности, либо невиновности Перегудова к убийствам, то проверяй его и, не забудь, он мог приехать на извозчике.

– Иван Дмитрич…

– Я понимаю, что проверить такое затруднительно, но думаю, как сыскной агент, ты применишь полученный из романов Габорио опыт к данному делу.

Миша не ответил, но его попытался выручить Василий Михайлович.

– Иван Дмитриевич, мне все—таки кажется, что надо искать преступника в знакомых Ильешова.

– Может быть, – задумчиво произнёс Путилин, – но сомнения по поводу Перегудова развеять стоит, ибо оно будет подтачивать червоточиной.

Штабс—капитан с жалостью посмотрел на Мишу. Он был уверен в правоте и поэтому не допускал мысли о том, что Семеновых погубил злодей, знакомый с ними или неизвестный на данный день земляк.

На минуту в кабинете воцарилась тишина, прерываемая стуком пальцем Путилина по поверхности стола. Каждый из присутствующих был занят своими мыслями.

Василий Михайлович обдумывал, как ему проверить Степана Иволгина, ведь он давно служит при трактире и, может, либо много знать, не договаривая, либо быть участником и того трагического случая трёхлетней давности, и нынешней смерти хозяина. Уж больно подозрительным он начал казаться штабс—капитану, стремится Степан появиться там, где представляется возможность подслушать. Может, конечно, простое любопытство, а может, что и поболее.