Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– Но все—таки, что вы можете о нем сказать?
– У нас, как вы видите, спокойное заведение, но иногда попадаются ретивые люди. Вот тогда Степан незаменим. И успокоить может, и из заведения выставить.
– Способен ли он на большее? – Штабс—капитан спросил охрипшим голосом, не сводя с Марии внимательного взгляда.
Женщина на миг смутилась, на щеках проступили алые пятна, и пальцы с силой сжали скомканный платок.
– Чужая душа – потёмки и, кто на что горазд, ведомо только Господу, а не нам, грешным.
Снова в гостиной повисла неловкая пауза. Мария не имела ни малейшего желания говорить о Степане, Орлов же примерялся, как можно подобрать ключик к молчанию женщины. Наверное, мелькнуло в его голове, непростые отношения складывались между нею и красавцем Степаном.
– Мне неловко спрашивать, – Василий Михайлович сжал до боли зубы, но потом продолжил, – нам надо найти убийцу, ведь вместе с Дорофеем Дормидонтычем лишились жизни семеро душ, в том числе и три ребенка, гораздо младше Васьки и Федьки, поэтому я вынужден задавать неприятные для вас вопросы.
– Я все понимаю, спрашивайте.
– Какие отношения вас связывали со Степаном?
Пятна на щеках стали больше, Мария перебирала пальцами платок. Не смея поднять глаз на штабс—капитана.
– Если вы думаете, что это сделал Степан, то, – женщина провела рукой по волосам, – видимо, ошибаетесь. Он горазд бегать за бабами, а убить? При том детей? Не знаю, хотя кто из нас не способен на то, о чем никогда и не помышдял.
У Василия Михайловича складывалось противоречивое суждение, вроде бы Мария и защищает, теперь уже своего работника, но в то же время норовит выставить в неприглядном свете.
– Степан позволил себе вольности по отношению к вам?
– Нет, – резко ответила женщина и подняла глаза на Орлова, такое поведение вызывало дополнительные вопросы, но штабс—капитан решил их пока не задавать, ибо знал, что на них он непременно получит ответы, но, к сожалению, может быть, не сейчас. Василий Михайлович решил непременно поговорить сегодня со Степаном. По опыту он знал – мужчины иногда оказываются более хвастливыми, словно хотят поведать всему свету о падении дотоле неприступной женской крепости.
– На «нет» и суда нет, – штабс—капитан поднялся, – не буду вам докучать, ибо дела, – он развел руками, – весьма спешные дела. Итак, я задержался. Прошу меня извинить, но мне пора.
– Не смею задерживать, – Мария тоже поднялась и нерешительно произнесла, – надеюсь в скором времени услышать о поимке убийцы.
– Непременно, – штабс—капитан наклонил голову и добавил, – непременно извещу вас первой.
Спустившись с лестницы, Орлов столкнулся со Степаном, который сделал вид, что занят трактирными делами и Иволгин поспешил отвернуться от сыскного агента. Василий Михайлович окликнул.
На лице Степана появилась вымученная улыбка. Словно он и в правду обрадовался Орлову, как самому дорогому гостю.
– Мне хотелось бы поговорить, но не в этой сутолоке. – сыскной агент указательным пальцем правой руки очертил в воздухе круг.
– Как скажите, – Иволгин выгнулся вопросительным знаком, – можно в моей конурке, если вам там не будет тесно?
– Пожалуй, можно поговорить на свежем воздухе, – и направился к выходу, не дожидаясь ответа Степана, который пошел следом.
– Легко ты одет, как бы не простудился?
– Ничего, я привычный.
– Твое право, не сетуй, что не я тебя не предупреждал.
– Да, что вы, вашбродь, ни в жизнь.
– Ладно, – Василий Михайлович заложил руки за спину, – я не любезничать пришел. Скажи—ка мне, братец, у тебя нет подозрений на счет насильственно убиенного хозяина.
– Вы о моих подозрениях?
– О них, ежели таковые имеются.
– Да, что говорить? Мне кажется, – он понизил голос и приблизился почти вплотную к сыскному агенту, – попал Дорофей Дормидонтыч убийце под горячую руку. Я слыхивал, что, там на квартире, семь душ загублено было, – Василий Михайлович не подал виду, но насторожился, как охотничий пес. – Так ведь?
– Может быть, ни ничего не слыхал в последнее время?
– Что у нас услышишь? – Степан вертел головою, казалось, кого—то высматривает. – Поговорили в трактире о смерти хозяина. Небылицы наплели, что, дескать, чуть ли не мильоны при нем были, что ни день, так десятками за Обводным людей режут. Да, много чего, но все пустое.
– Об этом всегда слухи распускают. – поддержал Степана Василий Михайлович. – одного ограбят, говорят сотню, одному кровь пустят, говорят крови в Обводном больше, чем воды. Молва.
– Тогда ответь мне, братец, – штабс—капитан смотрел в глаза Иволгину, – в каких отношениях ты с Марией.
Степан сглотнул скопившуюся во рту слюну, но взгляда не отвел.
– Ни в каких, она, почитайте, хозяйка, а я так подай да принеси.
– А мне вот о вас многое рассказывали, – улыбка не сходила с лица Василия Михайловича, – знаешь, добрых людей везде хватает.
На скулах Иволгина заходили желваки и лицо слегка побледнело. Он не нашелся, что сказать.
– Давнее дело, – наконец произнес Степан, – когда привез Марию Дорофей Дормидонтыч из деревни, я ж подумал, что она его дочь, пока… – он махнул рукой, мол, чего уж там, – ну, я и заигрывать с ней стал. Шутка ли, красивая баба, при том хозяин за приданным бы не постоял. Ну, я и заигрывать с ней стал. А как узнал, что она хозяйская, так я быстренько в сторонку. Мне лишних хлопот не надо.
– Толково объяснил, но так все закончилось.
– Конечно, мне место дороже. Вон в столице баб сколько и молодых, и красивых, да и все одинаково устроены, – Степан не сдержался и подмигнул Орлову.
– Значит, на том и закончилось.
– Так точно, неужто мне дарового товара не хватает на стороне.
Глава тридцатая. Солнце светит да не греет…
Извозчик подкатил к самим воротам так, что Жукову не пришлось далеко ходить, и тут же встретил дворника, который снял шапку и поклонился, памятуя, что хоть господин и молод, но служит в сыскном отделении.