Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
Идти побитой собакой не хотелось, но не оставалось другого выхода.
– Разрешите?
– А, Миша. – оторвал взгляд начальник сыскной полиции от бумаги, что держал в руках, – заходи, заходи. Хорошо, что пришел, – Миша воспрянул духом, – не то я совсем погряз вот в этом, – и он, сверкая глазами, потряс депешу, – ты садись, не стесняйся.
Жуков в распахнутом пальто подошел к столу, от него пахнуло зимней свежестью, пропитавшей его с ног до головы, пока шел по заснеженным улицам.
– Чем порадуешь? – Теперь взгляд Путилина стал добродушно—насмешливым, что, мол, знаю, знаю наперед, твои речи.
Миша смутился, но на один только миг, потом расправил плечи и сел на стул.
– Вы правы, Иван Дмитрич, моя неприязнь к артельщику Перегудову завела меня по
Тропинке в другую сторону, вместо того, чтобы делом заниматься…
Путилин поднял руку, прерывая тираду агента:
– Вот ты. Миша, и прав, и в то же время нет. Вот если есть сомнения. То их требуется развеять, иначе ты не можешь идти дальше, а постоянно будешь озираться назад и подленькая мыслишка будет точить, что вот не проверил до конца, а там может скрываться истина, к которой мы общими усилиями идем.
Жуков молчал, раз уж так вышло, то стоит тянуть лямку до самого конца.
– Но неправда твоя в ином, что ты вместо того, чтобы прислушиваться к старшим по службе, начинаешь перечить.
– Иван Дмитрич, – все—таки не выдержал Миша, – но мои поступки продиктованы в первую очередь принести в общее дело малую толику мыслей, ведь вы говорите, развеять сомнения. Это так, ведь я и учусь, но в тоже время думаю, что правильно поступаю. Да, в данном деле я не прав, глаза застлали совпадения и борода, и прихрамывает, и…
– Миша, я тебе про Фому, – Путилин улыбался, – ты должен сам решать, в какую сторону двигаться, но и рассчитывать, чтобы твое не становилось преградой для общего.
Глава тридцать вторая. Кто же это так шуткует…
Через четверть час после Миши в кабинет явился в самом мрачном настроении надворный советник Соловьев. Небрежно бросил на соседний стул шапку с перчатками, что ранее за ним не наблюдалось, и не решался первым начать разговор.
– Да, – произнес Иван Дмитриевич, – видимо, тяжелый сегодня выдался день.
– Вы правы, – Иван Иванович положил руку на стол, – тяжелый, – согласился с начальником и с придыханием выдавил из себя, – ну, ничего с Синельниковым не получается.
– Бывает, – буднично ответил Путилин.
Соловьев поднял на Ивана Дмитриевича приободренный взгляд.
– Сколько за Синельниковым не ходят агенты, – начал надворный советник, – никаких изменений в жизни. По нему хоть хронометр сверяй. Прогулка, обед. Прогулка и больше носа из дому не кажет. Никого у себя не принимает, живет затворником. Чем занимается в снимаемой квартире, одному Богу известно. – увидев недовольное выражение на лице Путилина, дополнил, – не удалось нам узнать… пока.
– Так никто и не ходит к нему?
– Совершенно верно, правда, на днях заезжал один господи и то на пять минут.
– Выяснили, как зовут господина?
– Да, – Соловьев не стал рассказывать, что агент покинул пост и поэтому неизвестно, выходил ли Синельников из дому или нет.
– Иван Иванович, – нетерпеливо произнес начальник сыскной полиции.
– Некто Задонский, проживающий на Большой Мещанской в доме Глазунова.
– Уж часом не Сергей ли Евграфович? – Прищурил глаз Путилин, а во втором так и сияли искры непонятной хитринки.
– Так точно, – изумился надворный советник, – Сергей Евграфович.
– Значит, в нашем деле появился Задонский Сергей Евграфович и проживает все по тому же адресу.
– Вам он знаком?
– А как же! – Иван Дмитриевич посмотрел в окно, прищурив глаза, словно припоминая, – в шестьдесят седьмом, нет в шестьдесят восьмом пришлось вести дело о мошенничестве, вот в том деле и принимал участие Сергей Ефграфович, тогда за недостаточностью собранных сведений ему удалось остаться вне всяких подозрений. Смотри—ка, лет прошло немало, а он, значит, с темными делами не покончил. И какими делами он нынче занимается?
– Я наводил справки, так господин Задонский посредничает. подыскивает дома, усадьбы, имения, не чурается торговых дел.
– Посредничает, стало, быть.
– Да.
– Понятненько, понятненько, – Иван Дмитриевич барабанил пальцами по столу, – стало быть, наш Синельников имеет намерение покинуть столицу и сделаться хозяином… Не думаю, чтобы он удовольствовался домом или усадьбой, скорее всего он замахнулся на имение там, где его никто не знает?
– Может быть, – пожал плечами Иван Иванович, – но я не вижу, к сожалению, наших дальнейших действий. Тимошка ускользает, как уж в высокой траве.
– Отнюдь, – Путилин смешно почесал пальцами левой руки нос, – нам в этом поможет господин Задонский.
– Каким образом и в чем может заключаться его роль?
– Вот какая штука, что Сергей Евграфович нам поможет, можете не сомневаться. Это мое дело, каким образом. А вот остальное – наше везение. Если Синельников собрался покупать, допустим, имение, ведь он хочет доживать век, не о чем не заботясь. Так?
– Допустим, – ответил в том же тоне Иван Иванович.
– Тогда он должен расплачиваться ассигнациями…
– Прекрестенского?
– Да.
– Иван Дмитрич, прошло столько времени и вы думаете, что он не использовал их?
– Синельников, как вы говорите, да и я успел его узнать, очень осторожный человек, лиса в человеческом обличье и, я не думаю, что он потерял осторожность и начал расплачиваться ассигнациям, о которых он знает, что их номера аккуратный Прекрестенский переписывал в журнал.
– Но мог поменять в других городах?
– Иван Иванович. Вы противоречите сам себе, ведь вы мне докладывали намедни, что за последние годы Синельников никуда из столицы не выезжал, так?