Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
Когда дверь тихонько закрылась, Сергей Евграфович изменился в лице и из нетерпеливого оно опять преобразилось в льстивое.
– Что вы изволили только что сказать?
– Я говорю, не очень приличествует пятнать свое имя, – Иван Дмитриевич поперхнулся, но продолжил, – ставя рядом с убийцей.
– Я совсем отказываюсь вас понимать, господин Путилин, не говорите загадками.
– Хорошо, но надеюсь, что наш разговор будет похоронен в этом кабинете.
– Иван Дмитрич, – обиженно произнес Задонский, – можете не сомневаться.
– Я не хочу ворошить прошлое…
– Иван Дмитрич, – с укоризной в голосе произнес хозяин.
– Я не хочу ворошить прошлое, – настойчиво повторил Путилин, – пусть оно останется на совести каждого из нас, но теперь, Сергей Евграфович, вы можете попасть в неприятную ситуацию.
– Да говорите же, сударь, не тяните. Ни одно сказанное слово не выйдет из стен моего кабинета.
– Надеюсь.
– Я привык держать слово.
– Вот в этом не сомневаюсь. – подсластил вышесказанное начальник сыскной полиции, что у Задонского, как показалось Путилину, даже плечи расправились от похвалы, – не буду более тянуть, а перехожу к делу. У вас есть клиент, который, как я знаю, хочет через ваше посредство приобрести имение, но деньги получены господином через кровь, через убийство невинной жертвы. И как посмотрят другие ваши клиенты, что, зная убийцу. вы тем более не прекратили всякое сношение с таковым преступником, а и помогали в посреднических делах?
– Может быть, мне было не ведомо прошлое такого господина?
– Вполне допускаю, но сказанного не воротишь и газеты столичные пропишут такой анекдот. Как вы думаете, пойдет ли на пользу вам такое событие?
– Но. Иван Дмитрич, это…
– Да, я понимаю, но, увы, поделать ничего не смогу. Вы сами знаете. Сколь неповоротлива наша машина, как начнет крутиться, то никакими силами невозможно остановить.
– Иван Дмитрич, я никогда со злодеями, пачкающими руки в крови, дел не имел.
– Сергей Евграфович, Сергей Евграфович. – укоризненно покачал головою Путилин, – время проходит и разве я могу отвечать за вас? Посудите, как же мне ручаться за вас, если я не знаю, может и на лацканах вашего платья кровь?
– Я не хочу, – Задонский ущипнул себя за подбородок, – чтобы даже имя мое упоминалось в связи с таковым происшествием. Мне такая реклама не к чему.
– Слышу разумные слова, Сергей Евграфович, – начальник сыскной полиции отхлебнул очередной глоток из чашки, демонстрируя Задонскому спокойствие, – знатный у вас чай, знатный, не из «Елисеевского»?
– Нет, нет, – рассеянно ответил хозяин, потом спохватился, – простите великодушно, о чем это вы?
– Чай не «елисеевский», говорю?
– Да, его.
После некоторого молчания Задонский с самым серьезным видом произнес:
– Господин Путилин, ваши увещевания имеют некоторые резоны, но для моей репутации одинаково неприемлемы, как и то, что вы сказали, как и то, что я сотрудничаю с сыскной полицией. Посудите сами, ведь вы ставите меня в двусмысленное положение?
– Сергей Евграфович, Сергей Евграфович, – укоризненно произнес Иван Дмитриевич, – не я поставил вас в такое положение, а исключительно вы сами. Я выполняю порученное мне Государем дело находить в империи преступников, неужели вы думаете, что заради очередного отличия на службе я буду возводить напраслину на честных людей?
Задонский молчал, только лицо побледнело. Ему не хотелось, чтобы сидящая напротив ищейка занялась серьезно его делами, которые, мягко говоря, не совсем
невинны с точки зрения закона и тогда можно подвести не одного человека. Можно пойти на определенную сделку, чтобы и имени, в случае чего, упомянуто не было. Задумаешься здесь, Путилин обладает медвежьей хваткой, вцепится – не отпустит.
– Что надумали, Сергей Евграфович?
– Такое не решается в одно мгновение.
– А я не тороплю, – Иван Дмитриевич почувствовал слабину, но давить более не стал, чтобы не перегнуть палку, сам же держал в руке чашку и время от времени подносил ко рту, – подумайте, допустим, до… вечера. Я к вам заеду, вот тогда и обсудим, – Путилин поднялся, показывая тем самым, что разговор завершен.
Назад, в сыскное Иван Дмитрич шел пешком в приподнятом настроении. Хотя дел в невпроворот, но иногда хочется глотнуть свежего воздуха, не то только на место злодеяния да к вышестоящему начальству на доклад. О себе подумать некогда, вот иногда и с постели быстро не вскочить, как бывало в прежние годы. То поясница ломит, то желудок о себе дает знать, то печенка бьет резким ударом под ребра, так на ходу и лечишься, а здоровья от такой суеты не прибавляется. Так хоть пройтись по городу, благо до сыскного – по Невскому, через Полицейский мост, а там недалеко и сыскное отделение. Всего —то четверть часа, а может чуток поболе, но приятно пройтись пешком, даже не взирая на болезни. Кости размять, о делах подумать среди шума и гама. Город растет, как на дрожжах, вот уже и до Наврской заставы дома добрались, Петербургская сторона, так на той каменные дома начали строить не в два – три, а в пять этажей, а Охта, а Лесной проспект…
Подниматься на этаж становится труднее и труднее, поэтому без поддержки перил не обойтись. Иван Дмитриевич медленно поднимался к себе на этаж, когда его окликнул дежурный чиновник, рядом с ним стоял Сергей Евграфович.
– Иван Дмитрич, – обижено сказал Задонский, – я говорю вашему церберу, что по частному делу, а он «не положено» и все тут.
– Пропустите, – распорядился Путилин и медленно, переступая со ступеньки на ступеньку, продолжил подниматься наверх. Его догнал более молодой Сергей Евграфович, начал тихо жаловаться, что, мол, он спешил, а его таким манером встречают, не порядок.
– Как же вы меня догнали?
– Иван Дмитрич, вы, как и прежде, предпочитаете ходить пешком, нежели прокатится с ветерком.
– Вы правы, мне более по нраву пешие прогулки, когда они не мешают службе.
– А я вот грешен, люблю, когда ветер в лицо и глаза закрываются от резкого морозного воздуха и чтобы непременно дух захватывало.
– Прошу, – Путилин открыл дверь, пропуская впереди себя гостя, – таким прекрасным чаем попотчивать вас не могу, но то, что он горяч, ручаюсь головой, – произнес хозяин кабинета.
– Покорно благодарю, Иван Дмитрич, но как вы понимаете, я не за этим приехал к вам.
– Это я понимаю, – Путилин повесил пальто и прошел к излюбленному креслу, – вы раздевайтесь, Сергей Евграфович, взопреете в такой наряде, – Иван Дмитриевич указал на тяжелую шубу из медвежьего меха с бобровым воротником.
– Благодарю за заботу.
– Присаживайтесь, Сергей Евграфович.
Задонский присел на краешек стула, не зная куда деть непослушные руки, которые были в состоянии лежать на коленях, а повинуясь нервическому состоянию хозяина то сплетались пальцами, то касались носа, то теребили густые темные волосы.