Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– Ничего, бывает, так что по поводу этих вещей? – Сыскной агент вновь указал на шарф и нож.
– По верным сведениям я узнал, что вчерашний вечер был для вас. Господин штабс—капитан, не вполне удачным?
– Да! – заинтересовано произнес Василий Михайлович и присел на стул, стоявший напротив Синицына, и посмотрел околоточному в глаза, – и что же поведали вам сведения?
– Вижу за руку держитесь, – Никифор Михалыч пожевал ус и продолжил, – вот точно такой же шарф я видел намедни на Степане и вчера я целый вечер находился близь трактира, так вот Иволгина не было до позднего
– Благодарю, – коротко бросил Василий Михайлович, не сводя глаз с лица Синицына.
– Такими ножами пользуются на кухне трактира, – он тронул рукояткуножа и одернул руку, словно деревяшка была горячей.
– Сам видел?
– Я иной раз захожу туда отобедать, – с неохотой признался околоточный, – вот и знаю.
– Хорошо, что ты пришел, – улыбнулся Орлов, – сказанное тобой поможет в изобличении преступника. Я давно присматриваюсь к Степану, но не подобраться ни с какого боку. Мария ничего худого о нем не рассказывает, видно, повязана с ним одной веревочкой, нет выгоды ей своего любовника под Сибирь подводить. Вдруг расскажет и он о ней, сам понимаешь, – разоткровенничался Василий Михайлович, —
Вот и приходится, как слепым брести.
– Господин штабс—капитан. – лицо Синицына осветилось улыбкой облегчения, – я всегда рядом с трактиром, так что могу поспособствовать, мне любопытно посмотреть, как сыскная полиция следствие ведет.
– Непременно мы воспользуемся такой оказией, – Василий Михайлович склонился над столом и понизил голос, – сам знаешь. Дел невпроворот, рук на все не хватает. Вот и мучаемся порой, разрываясь на части, куда в первую очередь бежать, за что хвататься, а дело стоит. Прям голова кругом идет.
– Не беспокойтесь, господин орлов. Мы в лучшем виде.
– Благодарю, всенепременно воспользуюсь твоим предложением, но потом не обессудь, если что. Не жалуйтесь на самоуправство сыскного отделения.
– Извиняюсь, но я не из таких.
– Я думаю, не стоит напоминать, что наш разговор должен остаться в тайне.
– Эт понимаю, ваше благородие.
Послу ухода околоточного Василий Михайлович с четверть часа сидел бездвижно, обдумывая узнанное. Складывалась вполне красочная картина, но все—таки не хватало многих штришков, которые не позволяли полностью увидеть все полотно целиком.
Степан, Мария. убитый Ильешов, земляки Дорофея Дормидонтовича – семейство Морозовых, казалось, все можно связать в один узелок. Вопросов много и каждый требует немедленного ответа, от них зависит, в какую сторону потащит следствие запряженная розыскная лошадь.
Штабс—капитан накинул шинель и направился в адресный стол, где намеривался узнать некоторые сведения об интересующих лицах, проживающих на Петербургской стороне, а уж потом опять расспросы, расспросы и расспросы.
Жуков встретил Василия Михайловича на выходе из сыскного отделения. Штабс—капитан застегивал шинель перед тем, как погрузиться в морозный февральский день.
– День добрый! – Приветствовал Миша.
– А, Михаил! – Чуть ли не рассеянным тоном, а может, задумчивым ответил Орлов. собираясь пройти мимо младшего помощника Путилина.
– Василий Михайлович, а я по вашу душу, мне Иван Дмитрич наказал идти к вам за заданиями.
– Значит, зубы обломал на Емифке, кажется?
– Не совсем, – насупился Жуков, проглотив в истину высказанное, – я помню ваши слова, что ошибки надо признавать, а не выказывать строптивость и непомерное упрямство.
– Я вроде бы не тебе высказывал?
– Не мне, но я запомнил. Вы сейчас куда?
– В Адресную Экспедицию, ты не против совместного посещения сего богоугодного заведения?
– Я, – настроение Миши испортилось, снова в ненавистную Экспедицию. Хотел было произнести, что будет занят бумагами, но передумал, – не против.
Через два часа насквозь промороженные Орлов и Жуков прямо таки ввалились в сыскное отделение, громыхнув входной дверью так, что Иван Дмитриевич услышал за закрытой дверью кабинета. Не смотря на телесное состояние, Василий Михайлович находился в приподнятом настроении, сведения, полученные в Адресной, были довольно любопытны и штабс—капитан удивлялся. Как же он раньше не догадался проверить, хотя чего греха таить, не было нужды.
Отряхнув верхнюю одежду в коридоре, на улицы города повалил крупный снег, пеленою заполнивший город, словно осенним непроницаемым туманом.
Путилин сидел за столом, и складывалось впечатление, что он с утра не имел возможности из—за него подняться, занятый всякими депешами, циркулярами, посланиями, на которые так горазды российские чиновники. Хотелось думать иначе, но в каждом департаменте отрабатывали жалование и поэтому службу исчисляли количеством исписанной бумаги, словно это и есть основное занятие. Иван Дмитриевич первое время честно отвечал на каждую бумагу, но потом понял, что за таковым занятием можно проводить сутками, но так и не справится с ними. Даже журналист в отделении уже давно поговаривал, что ему нужен помощник, но бумага, посланная на этот счет, то ли затерялась в глубинах чиновничьих столов, то ли была отложена до грядущих перемен.
Путилин обрадовался появлению агентов, хотелось почувствовать настоящее дело. Иной раз проще сидеть в три погибели в засаде, поджидая преступника, чем вот так погрязнуть в ворохе никому ненужных бумаг, составленных только для их составления.
– Вижу по блестящим глазам, – начальник сыскной полиции потер рука об руку, – с хорошими вестями и, видимо, по следствию на Курлянлской?
– Еще какие новости, – не выдержал Миша томления и первым высказался, но перехватив насмешливый взгляд штабс—капитана, умолк, так и не договорив приготовленной фразы.
– Присаживайтесь, господа, и рассказывайте. Я внимательно слушаю.
Глава тридцать пятая. Поворот в нежданном направлении…
– Все началось с визита господина Синицына, который несет службу в околотке, где находится трактир «Ямбургъ», – присев, начал рассказывать Василий Михайлович, делая перерывы между словами, чтобы возбудить интерес Путилина, – по чести говоря, кого—кого, но его я не ожидал.
– Не томите предисловиями, Василий Михайлович.