Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– До утра? – Изумился околоточный.
– Ты что думаешь, Иволгин сразу расскажет о преступлении? Крепкий орешек, придется с ним мук натерпеться, вот думаю, то ли ночь с ним проговорить, то ли с раннего утра, чтобы, так сказать, обдумал он житие.
– Могу ли я чем помочь?
– Вместо Степана сознайся и мне мучений меньше будет, – рассмеялся штабс—капитан, а Никифор Михалыч поперхнулся и закашлялся. – Вот видишь, значит, придется ночь без сна провести.
Накинув на плечи пальто и водрузив на голову шапку, Василий Михайлович вышел на улицу, где все—таки зима не хотела уступать место весне.
Глава тридцать седьмая. Билет в один конец…
Утром господин Задонский проснулся с прескверным настроением, почти всю ночь ворочался с боку на бок, мысли не давали покоя. Жужжали, словно растревоженное осиное гнездо. Вроде бы и накрывает дремота, но через секунду глаза открыты и на душе кошки скребут. Только под самый рассветный час уснул, но какой сон с пол часа, так и поднялся, словно всю ночь, наподобие гоголевского черта, возил на спине кузнеца Вакулу, который постоянно превращался в начальника сыскного отделения. Потом смахнул со стола во время завтрака чашку горячего чаю, хорошо, что не обварился, хотя бы одна радость.
Одевался с ленцой, не хотелось идти к Синельникову, а надо. Ведь Иван Дмитрич не отстанет, начнет глубже копать, так и до некоторых дел дороется, а там…
«Кто мне этот Синельников? – Задонский спускался по лестнице. – Родственником не числится. Не брат? Не сват? Лучше пусть им занимается Путилин, чем мною. Своя рубашка ближе к телу. Эта лиса если слово дает, то всегда держит. А мне в нынешнее время никак нельзя быть замешанным в скандальное… Скандальное. – иронически мелькнуло в голове, – подсудное, так вернее звучит».
Сыскной агент потом докладывал надворному советнику Соловьёву, что господин Задонский подъехал на открытом экипаже (как только не замерз по дороге? Зима ведь!), неспешно спустился на землю, что—то сказал извозчику, и медленным шагом направился к дому, где проживал Синельников. Видимо, рассуждал Иван Иванович, не просто дался такой шаг Сергею Евграфовичу.
Через два часа Задонский приехал в сыскное отделение. С трагическим выражением лица он вошел с мороза в довольно теплое помещение, с секунду постоял и, ничего не говоря дежурному чиновнику, направился в кабинет начальника, то есть господина Путилина. Вслед за ним появился и агент, который неотступно следовал за Сергеем Евграфовичем, он—то и остановил чиновника, который имел намерение не допустить господина на второй этаж, где располагалась сыскная полиция.
– Не надо, – шепнул агент чиновнику, – господин Задонский имеет к Ивану Дмитриевичу неотложное дело.
Чиновник с интересом посмотрел в спину прошедшегося господина и вернулся на свое место, бурча под нос, что, мол, предупреждать надо, ведь здесь государственное учреждение, а не базар.
Агент только улыбнулся на слова чиновника и сам направился на второй этаж.
Иван Иванович только вошел к начальнику и хотел высказать сомнения по поводу привлечения господина Задонского к делу Прекрестенского, ведь Сергей Евграфович имел несколько лет тому не совсем чистую репутацию, а здесь все—таки дело, которое после стольких лет могло иметь успешное завершение.
Не успел Соловьев и рта открыть, как раздался робкий
– Сергей Евграфович, – Путилин поднялся из—за стола, на лице появилась улыбка.
– Здравствуйте, господа! – Бесцветным голосом произнес Задонский, на его щеках алели пятна, то ли с мороза, то ли от других переполнявших чувств.
– Мне кажется, у вас есть намерение преподнести нам некий дар?
– Вы совершенно правы, Иван Дмитрич, – Сергей Евграфович пересек кабинет и остановился у стола, – и я тоже надеюсь, – и он достал из кармана пачку процентных бумаг и протянул начальнику сыскной полиции, – что теперь наши пути—дорожки никогда не пересекутся.
– Я тоже на это надеюсь, – Путилин смотрел в глаза Задонскому и взял протянутые денежные документы, – а сейчас мы составим протокол и снимем с вас показания, когда и где были вами получены передаваемые мне деньги.
– Но, – хотел было возмутиться Задонский, но был прерван Иваном Дмитриевичем.
– Сергей Евграфович, бумаги, в которых будет упоминаться ваше имя, никогда не попадут на стол господина прокурора, я имею другие виды на них.
– Я вам всецело доверяю, – выдохнул Задонский, – что я должен написать?
– Иван Иванович, – Путилин обратился к Соловьеву, – не будем много времени отнимать у Сергея Евграфовича. Он – человек занятой, так что давайте займемся нашими делами. Мы должны описать и сверить номера.
– В помощь вам, Иван Дмитриевич, – взгляд Задонского из напряженного мгновенно преобразился в какой—то хитрющий, не иначе ему нравилось находиться на грани рисковых дел, – мою расписку о получении этих бумаг, – он указал на процентовки, – найдете в шкатулке орехового дерева, которую Синельников держит в бюро, стоящем в спальной комнате. Ключ Тимофей носит на шнурке на шее. Да, – он добавил с приятной улыбкой, – все номера до единого перечислены в составленной мною бумаге.
– Благодарю, Сергей Евграфович, – лицо Путилина подобрело и стало добродушным, похожим на дедушкино, как отметил про себя Соловьев. – Думаю, что допросный лист, составленный ныне, может и не понадобиться. – Иван Дмитриевич на миг задумался, – напишите—ка мне записку с таким содержанием: «Мною, Сергеем Евграфовичем Задонским, восемнадцатого февраля сего года получено»… Извините, сколько?
– Девятнадцать тысяч восемьсот.
– «Мною получено от господина Синельникова Тимофея процентных бумаг на сумму девятнадцать тысяч восемьсот, в чем составлена сохранная расписка с перечислением номеров полученных процентных бумаг». Не забудьте поставить подпись.
– Теперь я могу быть свободным? – Задонский поднялся из—за стола. Ему стало понятно, что господин Путилин не имеет намерения впутывать его в это дело, ведь расписка не о чем не говорила другим, а вот самому Синельникову придется рассказать, откуда у него появились «процентовки».
– Конечно, Сергей Евграфович.
– Надеюсь более никогда не иметь возможности встречаться с вами в этих стенах? – Задонский обвел взглядом кабинет Путилина.
– Сергей Евграфович, я всегда держу данное слово, но и я в свою очередь надеюсь, что вы не будете замешены в дела, которые мне предстоит раскрывать. Вот тогда не обессудьте, я стою на страже закона.