Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– Я понимаю вас, господин Путилин, – тон задонского изменился, но в нем не чувствовалось больше былого напряжения, – и сделаю все возможное, чтобы не попадать в сети ваших расследований. – Сергей Евграфович наклонил голову и быстрым шагом подошел к двери и, обернувшись, спросил, – а вдруг вы ошибаетесь в номерах и они не имеют отношения к расследуемому преступлению? – Повернулся и вышел из кабинета, так и не услышав ответа, напоследок аккуратно без единого звука притворил за собою дверь.
Надворный советник, не скрывая волнения. Произнес:
– А вдруг он, действительно, прав?
– Увидим, – просто сказал Путилин и направился к шкапу, из глубин извлек серую потрепанную папку с черными завязками и с едва заметной надписью, в которой читалось только одно слово «Прекрестенского», – итак сейчас мы увидим, верны ли наши предположения или мы ухватились за ложную ниточку, показавшую нам хвостик надежды.
Уже за столом неспешными движения открыл папку, начал перекладывать бумаги. Наконец, нашел нужную.
– Что вы стоите, Иван Иваныч? – Путилин поднял глаза на надворного советника. – Берите «процентовки» и будем с вами сверять номера.
Было заметно, что волнение не хочет проходить, мелко подрагивающие руки говорили о внутреннем состоянии сыскного агента, но он старался не показывать. Однако и бледность на лице говорила и о нетерпении.
Первый номер, который усердно Иван Дмитриевич разыскивал в пожелтевшем листе бумаге, не дал ожидаемого. Соловьев сник, казалось все труды пошли насмарку и Синельников все же успел подстраховаться, но следующий номер, как и последующие процентные бумаги с большим номиналом говорили, что Тимофей просто положил в кубышку кровавые деньги и не пользовался ими, предпочитая припрятать на «черный день».
Бледность покинула лицо Ивана Ивановича и на щеках заиграли красные пятна, но уже от усердия, имелось желание побыстрее закончить с проверкой и лететь к Синельникову, чтобы взять под стражу.
– Вот и все, – Путилин отложил в сторону бумагу, – теперь дело за малым: что мы будем предпринимать в связи с полученными сведениями?
– Арестовать, – произнес удивленным голосом надворный советник, – преступника мы можем изобличить.
– Верно, но надо подготовиться. Вы, Иван Иванович, должны привести извозчика, того, что отвозил на место убийства. Он может быть, нам полезен, потом, как там Шустов?
– Пока сидит в Литовском.
– Хорошо, – Иван Дмитриевич поднялся, вслед за ним встал со стула и Соловьёв, – тщу себя надеждой, – Путилин улыбнулся, – что господин Шатилов не станет чинить нам препятствий ни в обыске, ни в аресте, как в прошлый раз.
Соловьёв промолчал и кивнул головою.
– Я сам навещу Николая Алексеевича, давно я не бывал у этого угрюмого господина на Петербургской стороне, надо ж напомнить, что сыскная полиция не зря жалование получает, а кроме всего прочего и давние преступления раскрывает. Думаю, – Иван Дмитриевич бросил взгляд на часы, стоявшие в углу кабинета, – к шести вы управитесь?
– Скорее всего, успею.
– Тогда вечером и навестим нашего загадочного преступника, которого столько лет разыскивали.
– Непременно, – поддержал начальника надворный советник, – непременно, таковое желание зреет давно, и я буду рад быть представленным господину Синельникову.
К счастью господин Шатилов, прокурор, который надзирал за всеми делами в Петербургской части и не питавший особого пиетета к сыскной полиции, а в частности их начальнику, был приглашен в Министерство Юстиции и поэтому отсутствовал. Пришлось Ивану Дмитриевичу направить стопы к товарищу прокурора Виктору Александровичу Уварову. Тот принял полицейского чина без задержек, распорядился письмоводителю подготовить все необходимые бумаги.
– Так значит, убийца Прекрестенского найден? – Спросил товарищ прокурора.
– Так точно, – ответил удивленный Путилин, ведь не каждый прокурор помнит дело годичной давности, а здесь прошло столько лет и…
– Не удивляйтесь, – произнес Виктор Александрович, наливая в чашку чай, уловив взгляд начальника сыскной полиции. – мне запомнилась фамилия, в детские годы у меня был учитель с такой же. Вот тогда я и поинтересовался этим делом, не он ли. Так что здесь все просто.
– А я было…
– Всякое в жизни бывает, Иван Дмитрич, – он пригубил чашку и отпил маленький глоток, – я рад, что преступнику не уйти от наказания.
– Стараемся, – улыбка скользнула по лицу.
– Как продвигается дело на Курляндской? О нем столько слухов не только у жителей, но и в газетах.
– Ищем, – Иван Дмитриевич поднес ко рту чашку, тем самым показывая, что не намерен больше о нем говорить.
– Разрешите? – У дверей стоял письмоводитель с бумагами в руке. – Виктор Александрович, я все подготовил.
– Вот и хорошо, – и Уваров указал рукой, куда положить бумаги, – надеюсь, когда убийцу отправят в Сибирь, услышать от вас, как вы его разыскали спустя столько лет.
– Непременно, а сейчас разрешите откланяться, дела не ждут.
– Не смею вас задерживать, Иван Дмитрич.
Через несколько минут Путилин покидал кабинет товарища прокурора, имея при себе две бумаги. Одна давала право произвести обыск в месте проживания Тимофея Синельникова и вторая – на арест вышеуказанного господина.
Не смотря на невозмутимость, волнение присутствовало и выдавало только нетерпеливыми жестами и хотелось побыстрее устроить допрос этому господину, умудрившемуся не оставить следов в тот летний, 3 июня, памятный день в Шуваловском парке.
Глава тридцать восьмая. Господин Синельников собственной персоной
Между тем Тимофей Синельников и не подозревал о нависших над ним грозовых тучах. В то время, когда начальник сыскной полиции распивал чаи с товарищем прокурора, он сидел в трактире в ожидании, когда половой принесет заказанные блюда, и прикладывался к стакану, в котором был налит пахнущий хлебом квас.