Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Негоже, государь, тебе столь суетными делами заниматься, — неожиданно вмешался Пётр Андреевич Толстой. — Не императорское это дело кульеров рассылать. На то есть генералы да бригадиры...
— Молчи, старый, — добродушно огрызнулся Пётр, — от собственного государева имени верней будет. Больно медлительны начальники наши. Знаю, что делаю. Ты, — оборотился он к поручику Мусину-Пушкину, стоявшему вместе со всеми посланцами, — поскачешь на берег, туда, где островские лодки с пехотою притулились, и повелишь от моего имени, чтоб нисколько не медля плыли в залив Аграханский и тамо нас дожидались.
Убедившись, что
Назавтра предстояла торжественная церемония, коей Пётр придавал особую важность при нынешних обстоятельствах. В сие число была одержана достославная виктория при Гангуте, в году 1714-м, где был пленён шведский шаутбенахт [87] с фрегатом, галерами и шверботами, равно и спустя шесть лет победная баталия морская при острове Гренгаме.
86
Разновидность парусника.
87
Шаутбенахт (гол. — букв. бди ночью) — предадмиральский чин.
Флот! Флот на Белом море! Флот на Балтийском море! Теперь вот флот на Каспийском море. Утвердился было на Азовском, да пришлось уйти. Верил — ненадолго. Из него — в море Чёрное. «И это сбудется, — думал Пётр, оглядывая со своей галеры столпившиеся округ неё корабли. — Не мною, так теми, кто придёт вослед».
Летние ночи на Каспии короче воробьиного носа. Проснулся — светало. Розовая полоска обозначилась над горизонтом, становясь на глазах всё шире. Благостная тишь царила окрест. Лишь волны с мягким плеском разбивались о борт. Веяло живительной свежестью ещё неблизкого утра.
Пётр стоял на баке, дежурные денщики позади: не будет ли приказаний.
Не будет. Всё уж прежде расписано. Когда склянки пробьют семь, священник начнёт читать трипсалмие царское. И после молитв «Стопы моя направи» и «Да исполнятся уста моя хваления» на мачту взлетит Андреевский флаг. То и будет сигнал для остальных судов. Тогда и начнётся.
Природа просыпалась. Уж зареяли над водою крикливые чайки, уж горизонт побагровел и полнеба стало розовым, а суда — отражением паривших над ними легкокрылых облачков. Четвёрка тюленей, вытаращив и без того большие глаза, с любопытством глядела на просыпавшийся корабль.
Уже слышались вялые команды, уж запела на гукере боцманская дудка, ей отозвалась другая, третья. И там творили молитву, не дожидаясь часов.
Что ж, нынче памятный день, почти что праздник. И не грех отметить его по-моряцки, по-воински.
Пётр велел подать сигнал к шумству выстрелом из кормовой пушки. И началось! Гукор под синим штандартом генерал-адмирала графа Фёдора Матвеевича Апраксина тотчас ответил залпом из одиннадцати пушек — по числу взятых шведских кораблей. Загремела пальба с островских лодок — палили беспорядочно из фузей, кто во что горазд.
На царской галере были накрыты столы — по сему случаю состоялось торжественное пиршество.
— Да умножится флот наш на морях и реках, ибо он славе нашей служил и служить будет!
— Ура! — нестройно подхватили за столом.
— Да будет так! — последним возгласил Фёдор Матвеич, ибо чуть не подавился, торопливо прожёвывая нежную мякоть.
Выпили: веселие Руси есть питие. Тон задавал государь, Пил много, но не хмелел. Многие излишества покамест не подорвали его могучей натуры. Он всё ещё был ненасытен, как в дни молодости. Ненасытен во всём — в еде и питии, в плотских утехах, в постижении жизни и её проявлений. А любопытен был чисто как дитя малое: что непривычное увидит, вертит и так и сяк, пока до конца не дознается.
Покончили с белугой, опорожнили штофы — сидение было долгим, и тосты следовали один за другим: за здравие государя и государыни и всех присутствующих, и за благополучный исход похода, и за утверждение на берегах Каспия, и за умножение корабельного строения.,.
Заметили: государь и государыня были в ладу. А то приближённым казалось, что меж них, как говорится, чёрная кошка пробежала. Многознающие догадывались: разлучница, Марья Кантемирова, осталась в Астрахани — донашивать. Догадывались и кого под сердцем носила: государева отпрыска. Молва ведь бежит без останову, на каждый роток не набросишь платок.
— А ещё, — встал Пётр, возвышаясь над всеми, — провижу я время, когда из Архангельска поплывём водою в Питербурх, оттоль водою ж в Москву. Мы ноне из Москвы приплыли в Астрахань по рекам, но путь сей был долгим. Виллим Иваныч Геннин, вам всем известный, подал мне прожект краткого пути из Москвы в Волгу. Даст Господь веку — соединим реками моря, каналы, где надобно, пророем. Путь водою дёшев и надёжен, нам для умножения коммерции нету его лучше.
Выпили и за это. И, нетвёрдо держась на ногах, но воспарив хмельным духом, перебрались на гукер генерал-адмирала Фёдор Матвеича, чья сестрица Марфа Матвеевна, к слову сказать, была царица — за царём Фёдором Алексеичем, да пребудет ему земля пухом.
Празднество длилось уже четвёртый час, питие всех сильно разогрело. А тут и солнце взялось за своё, да с великим усердием. То было солнце южное, оно смолу плавило да плоть жарило.
Матросы подали пример: в чём мать родила сигали с райны [88] в море. Дамы царицины стыдливо закрывались ладошками, однако ж у любопытных пальцы были неплотно сложены: нечасто доводилось им зреть столь ослепительный парад голых мужиков.
Будучи в кураже, к матросам полезли на райну и штаб-офицеры. Пётр понужал своих денщиков:
88
Рея, поперечина на мачте (устар.).