Пляска на помойке
Шрифт:
С обеих сторон притормаживали спешившие по шоссе машины, как раньше делал это и Алексей Николаевич, завидя автокатастрофу, чужую беду. Однако такой он не видел. Наблюдал лишь последствия, но не живую гибель машины и, может быть, человека.
Конечно, со стороны все казалось куда страшнее, чем изнутри: раздавленная пятерка и окровавленный человек перед ней. У желтого «Уазика» была лишь помята клепаная дверца, в которую воткнулся Алексей Николаевич. Он вошел, влип, врезался в нее под прямым углом. Это, видно, и спасло его от гибели: мотор
Гаишники, видимо, были довольны таким оборотом: отвязаться поскорее от Алексея Николаевича, и дело с концом. Они остановили белые «Жигули». Молодой парень с готовностью согласился отвезти Алексея Николаевича.
— Как бы мне сиденье не запачкать, — бормотал тот, усаживаясь рядом с водителем.
— Ничего. Не бойся, батя, не дрейфь, — по-своему истолковал парень его слова. — Куда тебя?
— Недалеко есть больница… Правда, я там не был. Сразу за переездом на Домодедово…
Он еще бодро, не выпуская сумки, поднялся на второй этаж старенького здания, но уже схватило и в груди, и чуть ниже колена.
— Нет-нет! Я вас не приму! — всплеснула руками медсестра, милая девчушка с утиным носиком. — У вас, может, проникающее ранение! А у меня что? Йод и противостолбнячная сыворотка… Езжайте в аэропорт. Там травмопункт…
— Девушка! Родная! — взмолился Алексей Николаевич,— Ну, куда и на чем я поеду? Привез меня какой-то парень и укатил. Помогите хоть чем-нибудь…
— Вишь, как куртку извозили, — мягче сказала медсестра. — Жена, небось, будет ругать. Отмойте, пока свежая кровь.
Она перевязала ему рану под нижней челюстью, обмотав голову бинтом с заячьими ушами наверху, и сделала на колене сетку из йода.
— Как вас зовут? — спросил Алексей Николаевич, чувствуя, что левая нога пухнет и начинается большая боль.
— Таней, — отвечала сестра, доставая шприц.
— Как мою дочь! — обрадовался Алексей Николаевич.— Таня, дорогая, нет ли у вас спиртику? Внутрь?
Она молча подошла к стеклянному шкафчику и налила в мензурку прозрачной жидкости.
— Разводить не надо, — благодарно сказал Алексей Николаевич.— Выпью и постираю куртку. А чем? Порошком?
— Я дам вам и порошок, и перекись водорода…
Пока он стирал в умывальнике холодной водой куртку, сочащуюся кровью, вошла старуха:
— Девонька, смеряй давление…
— У нас ведь не больница, а дом престарелых, — пояснила Таня, пока Алексей Николаевич отмывал кровь. — И нет ничего. И снимка вам не можем сделать,
— Потом, потом, — говорил Алексей Николаевич, чувствуя, что уже не может опереться на левую ногу.
Зато куртка отстиралась. Когда он доплелся до стула, возле которого лежала его спортивная сумка, вбежал курчавый малый и с порога закричал:
— Где он? Я сейчас его машину видел. Вся разбита. В доску! И кровищи… Виноваты ребятки. Ах, это
— А ведь я хватил пятьдесят грамм спирта, — равнодушно сказал Алексей Николаевич.
— Когда? Где?
— Да вот только что… Попросил Таню…
— Это моя жена, — сказал парень и набросился на него: — Ну и дурак! Теперь они на тебя все свалят. Будешь им платить за помятую дверцу.
— Как? Только-то!
— А ты что думал? Это же танк! Не то, что твоя консервная банка.
Колено, смазанное йодом в сеточку, и вся левая нога распухали с каждой минутой.
— Татьяна, я отвезу его. Куда вас? — с милой готовностью спросил курчавый.
— Тут рядом. В поселок «Наука и литература». Знаешь? Только заедем по дороге и возьмем пару коньячку…
Он еще сумел из холла позвонить в Москву, Таше, успокаивая, что жив и цел. А потом, усадив курчавого парня вместе с соседкой, очень живой, несмотря на возраст, писательницей Норой Товмасян, читал, читал под коньяк до полуночи им беса — Чудакова:
Мы с вами повстречались на коктейле,
в посольстве слаборазвитой страны,
мои манеры были так корректны,
а ваши ноги дьявольски стройны.
А тут еще бесплатные напитки,
бесплатная зернистая икра,
а тут еще бесплодные попытки
достпать до завтра полтора рубля.
И тут любовь меня всего объяла,
и страсть меня пронзила, словно плеть.
Ваш муж, меня принявши за нахала,
вовсю меня пытался оттереть.
А я представил: ночь и солнце юга,
вина со льдом приносит нам стюард.
И ты лежишь, прекрасная подруга,
в купальнике с отделкой леопард.
Ваш муж ушел и с кем-то он вернулся,
и этот кто-то сделал строгий знак.
Рванул я на балкон и завернулся
в довольно пестрый иностранный флаг.
Вас увезли в большом автомобиле.
Меня рвало, не находил я слов,
как будто бы в живот ногами били
десятки слаборазвитых послов.
Провал в любви — причина недовольства.
Отныне черный цвет в моей судьбе.
С тех пор я больше не хожу в посольства
и не ищу конфликта с Ка-Ге-Бэ…
10
Таша примчалась на другой день. С Танечкой.
— Ты выйди, — сказала она дочке и, выждав, откинула одеяло.
Сам Алексей Николаевич боялся смотреть на ногу. Ночью, встав по нужде, он несколько раз терял сознание от боли, подтаскивая ногу — особенно когда надо было преодолеть два порожка. Хватался за стену, покрывался потом, ждал и полз снова. Но потом высокая температура, сладостный жар уводили его в счастливое забытье без всякого снотворного. Нужно было лишь пристроить эту разбухшую до размеров его дочери и ставшую как бы отдельным существом ногу.