По дуге большого круга
Шрифт:
— Два БМРТ, два БМРТ! Кто там идет по правому нашему борту с ходовыми огнями курсом зюйд-ост?
— «Хабаровск» перебегает, «Хабаровск»… Мешаем вам, что ли?
— «Хабаровск», ответь «Восходу».
— Слушаю тебя, Витя.
— Добрый вечер, Володя. Как жизнь?
— Твоими молитвами, дорогой. Что имеешь?
— Нижнюю пласть оторвало… Две тонны, правда, вынул.
— Если хочешь жить спокойно, но иметь мало рыбы — возьми поглубже. Хочешь рыбу — иди помельче, но будешь постоянно рваться…
— Как в сказке, да? Пойдешь налево — голову потеряешь, направо…
— Уж такая у нас планида, Витя, рыбацкая наша звезда, мать… А мы забегаем… Сейчас буду спускать. Ну будь. До связи.
— А я подскочу к иностранцам, что-то они неспроста все сбились западнее, поближе к свалу. Пойду, Володя… До связи.
Как-то в первом часу ночи я просматривал судовой журнал. На смене вахт определились по системе «Лоран» и нанесли точку: 56°33' нордовой широты и 58°19' вестовой долготы… Вдруг из динамика радиотелефона раздался вопль:
— Люди! Где вы?
Взял трубку.
— Четыреста сорок пятый слышит глас вопиющего в пустыне… Кто это?
— Привет, Володя! — кричит в эфире жизнерадостный голос. — Доброй ночи!
Ага, это моего второго штурмана. Видимо, однокашник. Передаю Евсееву трубку.
— Ты чего кричишь, Виктор Сергеевич, — вполголоса говорит он. — У меня тут мастер в рубке…
— И чего ему не спится, старому козлу? Или думает, что он своим видом треску…
Мне так и не узнать, что я смогу поделать с треской своим видом. Смущенный штурман с треском отключает радиостанцию, кладет трубку, поворачивается и видит только спину капитана, уходящего в свои покои.
Капитанов тоже терзает зуд остроумия. Уж это, на мой взгляд, им вовсе ни к чему. Ладно уж салага-штурман вякнет что-нибудь ночью от великой тоски по дому. Его и услышат такие же пацаны да еще рулевые. А капитаны острят днем, их слышит весь флот.
Особенно изощряется мастер с 247-го, фамилия у него Топор, но все называют капитана Топор. Любит поболтать в эфир и Анатолий Маркович Гончаров. Вот образец их юмора. Спрашивают Топора: сколько поднял? Семь тонн, отвечает. И манерничает при этом: «Удивляюсь, как это мне посчастливилось. Придется давать РДО в Мурманск, пусть там пляшут от радости».
Мой старпом определил этих остряков одним словом. «Колуны», — сказал он и сплюнул в сердцах.
Однажды я не выдержал, мальчишеское озорство взяло верх, включился в радиохохму.
Перед обедом динамик завопил:
— Кто поднял десять тонн? Ответьте «Некрасову»!
И тут я безымянно подыграл. Вступил в разговор:
— Не десять, а двенадцать…
Мгновенно в эфире воцаряется тишина. Разом прекращаются все разговоры, капитаны и штурманы внимательно слушают.
— Так кто же? — восклицает «Некрасов».
Молчание. Удачливый рыбак не отвечает, наверно, не слышит.
Я молчу тоже, мне становится неловко за розыгрыш целой флотилии, но ведь кто-то же поднял эти десять тонн? Значит, рыба есть, надо только поискать ее как следует… И вновь оживает эфир. Корабли спрашивают друг у друга, сколько травили ваеров, на каких глубинах прошли, какими курсами, что в улове, нет ли поблизости льдов, словом, на разные голоса заговорил его Величество Промысел…
И рыба действительно заловилась. Теперь все спрашивают: где 445-й? Он вроде хорошо ловит. Еще бы! За половину суток мы поймали более сорока тонн, последний трал в двенадцать тонн отличной филейной трески. И опять возникли проблемы… У нас всегда так. Мало рыбы — проблема. Много наловили — еще больше проблем.
Рыба идет крупная, и вся такая, без мелочи. А на палубе мороз, минус пятнадцать… Надо срочно бросать всю добычу на «колодку», то есть делать треску шкеренную, без головы. А есть еще ГОСТ, ему плевать на особые наши условия. Он требует: на «колодку» должна идти треска не более килограмма весом. А у нас ловятся трещины по три-четыре кило. Конечно, сам бог велел, не токмо госстандарт, делать из такой рыбы филе. А вот машины с таким количеством рыбы не справляются, вручную филе много не наделаешь, а рыба на палубе тем временем замерзает. Что же делать? Не ловить пока вообще? Или ловить поменьше?
Утром на совете капитанов флагман приказал актировать каждый случай перевода филейной трески на «колодку». Веселое кино у нас получается… Заловилась рыба, и теперь у капитанов болят головы: а что с нею делать? Один капитан сказал: «Нельзя переводить крупную рыбу в обычную шкеренную, когда не выполняешь суточное задание по филе. Это понятно. Но если с филе все в порядке, почему не гнать оставшуюся рыбу, хоть она и крупная, на «колодку»? Не выбрасывать же ее за борт?» Резонно…
И снова звучат голоса в эфире:
— Два БМРТ! Всем судам! Польский флагман предупреждает, что их траулеры травят до полуторы тысячи метров ваеров, в полтора раза больше нашего. Будьте осторожны при расхождении с поляками!
— Всем рыбакам! Говорит «Кильдин»… Временно у меня не горит зеленый огонь. Вместо него — два белых… Прошу иметь в виду!
— Двести сорок второй, ответьте «Полярному»!
— На приеме.
— Посмотрите, нет ли у нас дыма над рубкой…
Штурман 242-го выходит на крыло и внимательно рассматривает проходящий мимо траулер.
— Вроде нету… А вы что: печку там топите?
— Нет, это у нас бумага в эхолоте от мощных показаний горит!
Рыбы действительно много… Старпом вечером отличился: вынул двадцать пять тонн, лебедка еле справилась с таким подъемом.
А через пару дней на «склянке», при смене вахт, третий штурман вновь вышел за рамку карты и второму штурману сдавал координаты «на столе».
Получилось так, что мы удрали от остальной группы в этот рейс и решили отдохнуть от постоянной толкотни траулеров, от голосящих по «Кораблю» штурманов и капитанов, от шараханья в тумане друг от друга.