По дуге большого круга
Шрифт:
— Хотите я расскажу вам о себе? — предложила вдруг Нина.
— Расскажите, — просто ответил капитан.
Когда Нина замолчала, Волков достал сигареты, закурил.
— Странно, несправедливо устроен мир, — сказал капитан. — Люди, способные на самопожертвование, подвижничество, рискующие собой ради других, вместо щедрого вознаграждения побиваются камнями. И ведь они догадываются о предстоящей «награде». Только это не останавливает их в стремлении творить добро. Почему?
— Не знаю, — ответила Нина. — Я обыкновенная женщина, не подвижница, не мученица, обыкновенная…
— На обыкновенных людях держится мир, — возразил Волков. — Жаль только, что пока добро обладает способностью объединять лишь немногих людей. Толпою легче управлять через насилие, зло. Совершение доброго больше единоличный акт, чем коллективный. Наверно, в этом есть какой-то смысл, только не могу его уловить.
— Надо ли пытаться искать смысл в добре? — возразила Нина. — Делать добро — обязанность мыслящего существа. Вот, пожалуй, и весь смысл человеческого существования.
— Наверно, — согласился Волков. — Наверно, так и есть.
— Пойдемте, — сказала Нина. — От реки тянет холодом.
Они дошли до входа в монастырь, остановились.
— Вы можете принести добро одному человеку, — сказал Волков. — Понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю.
— Прийти ли мне завтра снова?
— Как хотите. Ленька мой слишком к вам привязался, мне боязно даже.
— Чего вы боитесь?
— Большой привязанности к вам.
— Ленькиной? — спросил Волков.
Нина не ответила.
— Я был однажды женат, — глухо покашливая, заговорил капитан. — У нас родилась дочь, она умерла во младенчестве, когда находился в рейсе. Потом случилась беда: утонул мой траулер, ночью наскочил на бродячую мину. Все погибли. Я спасся чудом и был осужден. Через два года все разъяснилось, и мне вернули свободу. Но жена вышла замуж в мое отсутствие. И дело, понял это позднее, было вовсе не в том, что меня не оказалось рядом. Она ревновала меня к морю, к моей работе, не смогла примириться с тем, что принадлежу еще кому-то. Такие дела.
— Ее можно понять, — тихо сказала Нина. — И все-таки человек имеет право на существование заповедного начала, куда никому нет хода. Какой-то уголок души, где все только мое… Существование заповедного обогащает не только владельца, но и тех, кто его окружает.
— Значит, вы поняли меня, — сказал Волков, — значит, поняли…
— Все несчастья от непонимания, — сказала Нина, и, не видя в темноте ее лица, Волков понял, что она улыбается.
В горле стало горячо и щекотно. Волков снова кашлянул, хотел ответить, но язык не повиновался.
Капитан шагнул вперед, бережно обхватил голову Нины руками, притянул и осторожно коснулся губами лба.
— Спасибо, — сказал он наконец хриплым голосом, отпустил Нину, повернулся и зашагал прочь.
Назавтра Волков в Солотчу не пришел. Напрасно ждал его Ленька в монастыре, на пляже, в лесу, на всех тех местах, которые они вдвоем с капитаном облюбовали во время общих прогулок.
Так прошел день. Волков не появлялся… Ленька страдал молча, он даже заметно осунулся, и Нина со страхом смотрела на него, хотя и делала вид, будто не замечает переживаний сына. А утром следующего дня, после завтрака, Ленька исчез. Нина прождала сына до обеда, беспокойство ее усиливалось, но Ленька не обнаруживался. В доме отдыха уже знали о его исчезновении, как могли утешали Нину и сообщили в поселковую милицию.
Искать Леньку надо было в Полкове, туда он отправился, к Волкову. Дом деда Ивана, у которого жил Волков, нашел он быстро, но там никого не оказалось, соседка сказала, что капитан отправился со стариком на озеро Тинки, рыбачить. Ленька повздыхал-повздыхал и не подумал возвращаться в Солотчу. Расспросил у полковских мальчишек про озеро и побрел туда, даже не прикинув, как далеко это озеро может оказаться.
Как бы там ни было, а Волкова он разыскал. Капитан изумился, потом испугался, представив, какой путь проделал мальчуган, ведь заблудиться ему ничего не стоило. Волков и о Нине вспомнил, Ленька сразу признался, что попросту сбежал из Солотчи… А ведь мать, наверно, с ума там сходит. Словом, рыбалку тут же свернули и подались в обратный путь, хотя Ленька и просил Волкова разрешить ему посидеть с удочкой.
Поступком Леньки капитан был растроган. Он по-своему понял слова Нины о большой привязанности сына к нему, ее опасениях в этой связи, потому и не ходил эти два дня в Солотчу. Но вот ведь как получилось…
Они занесли удочки в дом и пошли к Ивано-Богословскому монастырю берегом реки. Ленька устал. Волков сажал его к себе на плечи и нес. Немного отдохнув, Ленька просился на землю, и капитан опускал его, подавал руку, так они возвращались домой.
Когда им оставалось, покинув реку, пройти лесом к площади перед монастырем, Волков замедлил шаги.
— Перекусим, Ленька? — сказал он. — Нам ведь еще трепка предстоит, так ведь, а?
— Не нам, а мне, — ответил Ленька. — Тебя благодарить будут, что меня привел.
— Ты больше не убежишь? — спросил Волков.
— А ты больше не будешь оставлять меня одного?
— Но ведь ты не один, у тебя мама.
— Мне и ты нужен тоже, Волков.
Капитан не нашел что ответить, затянулся дымом и молча уставился на медленно текущую воду перед ним.
— Слушай, Волков, — сказал Ленька, — а почему бы тебе не жениться на маме?
Капитан поперхнулся и закашлялся.
Ленька выждал и сказал:
— Я серьезно говорю, Волков. Она хорошая, моя мама. А я тебя очень-очень люблю, никого так сильно не любил, только маму и тебя…
Волков разглядывал Леньку, его взрослые глаза на шафрановом личике, худенькие руки, сжатые в кулачки… Волков растерянно смотрел на Леньку, и, странное дело, ему казалось — этого разговора он ждал. И теперь растерялся не оттого, что разговор начался, его смутило исполненное желание… Волков понимал, как глупо было ждать этой минуты, он видел взрослые глаза мальчика, глаза не умоляли, нет, они пытливо изучали Волкова, и казалось, Ленька давно уже знал ответ.