По Старой Смоленской дороге
Шрифт:
— Ругаться по-русски ты, браток, не разучился. Сколько вас там?
— Двое.
— А нашумели на целый взвод!
— Попробовал бы ты пять суток шептаться да на цыпочках ходить — еще не так заорал бы на радостях!
Минуту спустя их под конвоем вели для «удостоверения личности» к какому-то капитану.
— Вовремя, однако, я растянулся там, возле траншеи, — усмехнулся Мартынов и подтолкнул своего спутника. — А то бы нас обязательно подстрелили. И жаловаться было бы некому…
Через четверть часа летчики сидели в землянке пехотного
В углу около печки лежали в куче мокрые унты, комбинезон и реглан — от них густо подымался пар.
— Не понимаю только, как вы уцелели! — удивлялся капитан. — Два минных поля прошли. Немецкое и наше. Ничего не понимаю!
Дымящиеся кружки уже пошли по второму кругу, а капитан все еще всплескивал руками и от удивления не мог усидеть на месте.
— Снег глубокий выручил, — засмеялся Мартынов. — Русская зимушка-зима о нас позаботилась.
Если не считать той калины, товарищи не ели шесть суток, но голода не чувствовали. Волчий аппетит пришел позже, когда они обогрелись и выспались.
Расставаясь с гостеприимным комбатом, Армашев не забыл оставить ему карту, на которую нанес план немецких укреплений. Он указал огневые точки противника, обозначил ложный передний край его обороны.
В качестве наземного разведчика флаг-штурман полка бомбардировщиков Армашев выступал впервые. Однако, судя по лицу пехотного капитана, штурман со своей задачей справился.
Полотняный Завод
Апрель, 1943
ДВА ГОДА СПУСТЯ
Фронт за последние дни ушел вперед, и теперь можно, уже не секретничая, сказать, что 2 сентября 1943 года командный пункт 222-й дивизии находился в березовом леске, близ деревни Клин.
Пусть календарь не отметил этого дня красным цветом, пусть не было торжественного заседания с президиумом и речами — все-таки это был подлинный праздник, один из самых знаменательных дней в истории дивизии, дата, полная глубокого и сокровенного смысла.
В этот день саперы собрались было, как всегда на лесном новоселье, рубить деревья, копать трудную землю, оплетенную корнями, мастерить блиндажи, укладывать бревна в несколько накатов.
Но сапер Николаев обследовал опушку леса и доложил своему командиру Платонову, что в лесу обнаружены вполне пригодные добротные блиндажи.
— Еще бы! — сказал Платонов с гордостью, которой не хотел скрывать. — Мои саперы плохо строить не умеют…
Два года назад без малого в этом березовом леске, близ деревни Клин, располагался штаб 222-й дивизии!
Здесь, в верховьях Десны, дивизия приняла первые бои, здесь дивизия держала оборону в тяжелые дни августа и сентября 1941 года.
Немцы бросили против дивизии танки из группы Гудериана. В те дни наши бойцы еще не носили в сумках противотанковых гранат, не видели противотанковых ружей, и даже бутылка с самовоспламеняющейся жидкостью КС была тогда в диковинку. Истребители танков пользовались простыми бутылками с бензином. К горлышку бутылки привязывался фитилек. Нужно было чиркнуть спичкой и зажечь фитилек в самую страшную минуту боя, и сделать это руками, не знающими дрожи, а потом уже с силой швырнуть занявшуюся огнем бутылку и разбить ее о броню танка.
Непреклонного мужества у бойцов подчас было больше, чем умения воевать с танками, но и в то лето немецкие танки горели дымными кострами у истоков Десны.
Летом 1941 года немцы еще ходили в психические атаки. Но нервы у бойцов были крепкие, глаза — зоркие, руки, лежащие на спусковых рычагах, — сильные, так что «психов» встречали убийственным огнем и обращали в бегство. Бывало, артиллеристы дивизии били прямой наводкой из тяжелых орудий по колоннам немецкой пехоты.
У деревни Натальино, в том месте, где лощина поворачивает к югу, немцев, шедших в атаку во весь рост, встретили кинжальным огнем наши пулеметы. В тот памятный день, 28 сентября 1941 года, на поле сражения близ Натальино осталось больше тысячи убитых фашистов. Дорогой ценой заплатила 268-я немецкая пехотная дивизия за попытку смять нашу оборону.
В жестоких боях прославился полк майора Мещерякова, и тогда же пал смертью храбрых сам командир полка, общий любимец. В разгар боя Мещеряков помчался верхом в батальон. Он выскочил на своем сером коне из деревни Починок. А на крыше крайнего сарая спрятался немецкий автоматчик. Он срезал всадника очередью.
Мещерякова похоронили в деревне Петуховке второпях, без особых почестей, потому что кругом еще гремел бой, и лучшим венком на могилу командира была тогда победа в бою, который сам он не успел довести до конца.
Вскоре немцы заняли Петуховку. Но когда бойцы и офицеры узнали, что там похоронен командир, два батальона бросились в контратаку, и не было в этом бою меры их упорству и ярости. Петуховка была отбита. Из свежей могилы вырыли прах Мещерякова и перевезли его дальше на восток, в селение Буда-Завод, где и предали земле.
Поставить памятник на могиле Мещерякова не успели. В начале октября панцирные колонны немцев загрохотали на шоссе, большаках, проселках, прорываясь на восток. Дивизия отступала.
Поздняя осень застала ее на реке Наре, там шли кровопролитные бои. Не забыть радостных дней декабрьского наступления, побед, добытых под Наро-Фоминском, под Вереей. Об этих боях рассказывает Александр Васильевич Казначеев, взявший на себя обязанность дивизионного летописца.
Впереди дивизию ждало много невзгод, тяжелых боев, но путь ее неизменно лежал на запад. И вот путеводная звезда победы привела ее 2 сентября 1943 года снова на берега Десны, на старые позиции, к блиндажам, которые соорудили когда-то в этом березовом лесу работящие саперы.