По волчьему следу
Шрифт:
– У меня дом имеется. Но… да, большей частью здесь. У меня не убрано!
– Ничего. Я слепая. Порой в этом есть свое преимущество, - солнечно улыбнулась Софья. И решительно двинулась в сторону двери, выкрашенной в тот же, белоснежный цвет, что и стены. А потому почти от стен не отличавшейся.
– Не надо, - я покачала головой. – Если она решила что-то сделать, то сделает.
– Но ей же помощь… нужна? – он завершил фразу очень тихо.
– Нужна. Всем нам помощь нужна, - проворчала я и указала на Митрофана. – Так что с головою-то? Не так?
–
Я думаю. Тут порой от живых такие ощущения, что своеобразней некуда.
– Сам факт смерти, прекращения существования для тела размыт, а именно с телом мы обычно и имеем дело. Тут важно многое. Скажем… сохранность, в первую очередь мозга. Чем раньше покойник попадет ко мне, тем больше я могу вытащить. Этот сутки пробыл… и пусть ночь была довольно прохладной, но день-то жарким. Вот и поплыла, что плоть, что остаточные воспоминания. Да и сама смерть, повторюсь, была спокойной.
Ярополк вытащил вторую голову, которую поставил рядом с первой.
– Если позволите, я проверю кое-что…
Мы с Девочкой переглянулись и позволили. Почему бы и нет, в конце-то концов? Для хорошего человека не жалко. А еще подумалось, что в штате нам бы некромант пригодился.
Даже слегка порченный.
Мы и вправду все там слегка… подпорченные, но ничего, как-то вот работаем, пользу обществу приносим.
Со стороны это не выглядело ни жутко, ни странно. Так, замер человек, любуется будто бы. А чем уж там любуется, так меня еще когда учили, что у каждого свои представления о прекрасном. Как по мне головы нынешние куда как менее жутки, чем те женщины, в кристаллах альбита.
Я даже не знаю, извлекли ли их. Или…
Не знаю и знать не хочу.
Или все же спросить? У Бекшеева. Пусть он матушке отпишется, она-то будет в курсе.
– Другое… - с удивлением произнес Ярополк. – Хотя и он умер быстро… быстрая смерть, она разумом воспринимается далеко не сразу. Это как… порезаться чем-то очень острым. Сперва кровь будет, потом боль.
Это я понимаю.
– А вот он пил много… очень много… алкоголь мешает, - пожаловался некромант.
А сила его выплеснулась-таки ледяной волной. И заскрипело что-то в стенах, мигнула и на мгновенье вовсе погасла лампа под потолком. Но зажглась-таки снова. И ощущение, что за спиной твоей стоит она, та самая, которая рано или поздно, за каждым явится, отступило.
В отличие от желания убраться из мертвецкой куда подальше.
К слову, теперь понятно, почему санитары предпочитают держаться наверху. Если уж меня настолько пробило, то нормальным людям рядом с ним вовсе невыносимо находиться.
– Кофе, - донесся бодрый Софьин голос. – Вы ведь с молоком предпочитаете?
– Обычно, да… но оно киснет быстро. Тоже… чувствительно к энергетике.
– Это пока не скисло…
– К вечеру…
– Тем более надо выпить.
Некромант поглядел на приоткрытую дверь. И выражение лица его стало столь тоскливым, что
– Если нам тут стоять не обязательно, то можем и там обсудить.
Кофе Софья сделала в литровой кружке из темного стекла. Я бы такую не осилила, а вот в лапищах некроманта она смотрелась весьма даже гармоничной. За дверью обнаружилась кладовая, переделанная Ярополком под маленькую кухоньку. На второй стене её виднелась еще одна дверь, тоже, что характерно, белая, но запертая. Девочка подошла к ней, понюхала и плюхнулась на пол.
– Там я иногда… ночую. Когда работа есть вот. Тут обычно работы немного, если и случается смерть, то большею частью по естественным причинам. Старость там. Болезни.
– Большей?
– Бывает всякое. И самоубийц привозят. И тех, кто в кабаке подрался с летальным исходом. На нож угодил. Или еще чего. Но это и вправду редко. Наш такого не любит.
Это он про Шапошникова, надо полагать?
Про кого ж еще-то.
Мне досталась железная кружка, куда Софья щедро плеснула и кофию, и молока. Сахару я уже сама добавила. Она же устроилась в углу, на табуреточке, и свою чашку держала обеими руками.
Сидела.
Слушала.
К кофию нашлось печенье, пусть и твердоватое, но не до каменного состояния.
– Я… собирался на рынок… но вот… не люблю я это. И людей пугаю, - Ярополк явно извинялся.
– Головы, - напомнила я.
– Головы… так вот, как я говорил, довольно легко можно определить, когда смерть насильственная. Убить человека, чтоб он этого не заметил, не понял, не успел испугаться сложно. А вот страх оставляет отпечаток. Злость еще. Отчаяние. Любая сильная эмоция – почти печать… а когда её нет… когда вот человек во сне отходит. Или болеет и знает, что болен. И напротив порой смерть воспринимают, как облегчение.
Он ел печенье до крайности аккуратно.
– И этот… Митрофан?
– В иных условиях я счел бы, что смерть наступила во сне. Или убили его столь быстро и точно, что не сумел понять, что происходит…
А это и вправду непросто.
Убить человека не так уж сложно. Я знаю. Пробовала.
Убить быстро тоже нетяжко.
А убить так, чтобы быстро и легко, чтобы он вот раз и отошел… не представляю. Тот же удар в почку, - смерть быстрая, но отнюдь не мгновенная.
– Если бы он был целым… - некромант прихлебнул кофе и зажмурился, потом спохватился. – Извините… с манерами у меня тяжко.
Плевать на манеры. Лишь бы с некромантией было нормально.
– Так вот… если его убили быстро, то… сердце остановилось бы. И да, тело можно было бы подвесить и спустить кровь. Охотники часто так поступают. Или на бойне… да, пожалуй… коров оглушают, а затем перерезают артерии. Животное находиться без сознания и не понимает, что происходит. А кровь вытекает. И смерть получается быстрой. Безболезненной. Это влияет на качество мяса. Как и отсутствие крови. Если её не спустить, она скапливается в мышцах, в итоге мясо теряет вид. Да и вкус тоже.