По волчьему следу
Шрифт:
– Вскрытие провели?
– Само собой. Все.
– Когда…
– Ночью. У меня бессонница, - то ли пожаловался, то ли похвастался некромант. – Обычно я вот гуляю по городу… как раз люди расходятся. Тишина… тишина успокаивает. Книгу вот как-то писать пробовал. Но не сложилось… а тут работа. В кои-то веки.
Работа.
Коробки возвращаются на место. А Ярополк открывает следующую ячейку.
– Единственно… мне пришлось активировать артефакт на полную мощность, что вызвало некоторое недовольство Валерии Ефимовны, главврача…
А расходуется куда быстрее, чем балансом предусмотрено.
Вот… терпеть не могу такие моменты. И взывать к чувству сопричастности и гражданскому долгу бессмысленно. Раз уж оная Валерия Ефимовна не побоялась выказать недовольство некроманту, стало быть, женщина опытная. И знает, что долг долгом, а отчетность – отчетностью.
И бюджет опять же.
– Выпишем замену, - пообещала я, дав себе заметку, скинуть эту головную боль на Бекшеева.
У него со всякими там Валериями Ефимовнами лучше получалось общаться.
– Спасибо…
На блестящем столе тело выглядит несуразно маленьким.
– Совсем ребенок…
– Нет, - Ярополк качает головой. – Рост несколько ниже среднего. Да и тело усохло. Но это не ребенок. Женщина. Взрослая. Зубы не только прорезались в полном объеме, но и имеются явные следы истирания. Неоднородные, но в совокупности с иными признаками… те же швы черепа или строение трубных костей…
Я слушаю.
Киваю.
И стараюсь не смотреть, хотя некромант вполне искренне пытается показать то, что говорит. Но вот сам вид тела. Аккуратного. Сухого. Маленького…
– …так что ей где-то тридцать пять, возможно, сорок… но может и меньше, поскольку тут сложно говорить. Нужно учитывать иные параметры.
Тридцать пять?
Сорок?
– Смерть наступила довольно давно. И снова, боюсь, сказать, когда именно, сложно… не менее десяти лет тому, может, около пятнадцати. К сожалению, на таком временном промежутке мои способности бесполезны. Вам… иной специалист нужен.
Иного нет.
– И умерла она поздней весной.
– А это как определил?
– Вот, - Ярополк наклонился и вытащил из-под стола коробку. – Это одежда. И кое-какие иные… включения. В дыхательных путях я обнаружил яйца…
Вот…
Вот что-то как-то даже смотреть не хочется.
– …полагаю, их там отложили вскоре после наступления физической смерти, но до того, как тело переместили.
– К-куда?
Я все же смотрю. И вижу только ком из грязных тряпок.
– Туда, где условия таковы, что вместо разложения начался процесс естественной мумификации.
– Каковы? Точнее?
На меня смотрят с обидой и легким удивлением. Ну да, кто ж не знает-то, что нужно, чтобы из тела получилось это вот… такое.
– Главное условие – испарение влаги, - Ярополк все же снизошел до ответа.
– Поэтому воздух должен быть сухим. Также важно постоянное движение его. Тогда влага, содержащаяся в теле, будет испаряться. И ткани – высыхать. Кроме того, сам объект весьма
Место, где сухо и воздух движется…
– А отчего она умерла?
– Обширная кровопотеря.
– Ей…
– Она рожала, - некромант мягко коснулся иссохшей руки, больше похожей на бурую птичью лапку. – Полагаю, роды были сложными. И ей сделали кесарево сечение. На теле есть следы.
Я думаю. От такого должны бы остаться.
– Но… понимаете, мне сложно сказать, я все же не целитель и не хирург. К тому же само тело в таком состоянии… ткани ссыхаются, органы превращаются в тончайшие пленочки. Все это слипается друг с другом, а потому многие повреждения просто-напросто не видны. Да и срок… моя сила собирает что-то, но это остатки. Она рожала. И судя по тазу, это были далеко не первые роды. Но то ли возраст, то ли истощение, то ли… живот разрезали. Видите?
Вижу. Эту дыру, которая почти не заметна на буро-коричневой плоти, все же вижу.
– Ребенка извлекли, но, полагаю, не справились с кровотечением… я не нашел следов заживления.
Их не было.
– Да и сам этот разрез… он какой-то очень уж большой.
– Потому что, - этот сухой голос стеганул по нервам. – Что это не кесарево сечение.
Женщина.
Высокая. Худая. И да, из нее, полагаю, вышла бы отличная мумия. Вон, ни капли жира. Лицо и то – череп, обтянутый кожей. Глаза чуть навыкате. Нос большой. И хрящеватые оттопыренные уши. Она, эта женщина, настолько некрасива, что лицо завораживает этакой некрасивостью.
И силой.
– Валерия Ефимовна, - представилась она, протянув мне руку, которую я пожала. Рука была большой и по-мужски жилистой.
– Зима, - сказала я. – А там – Софья. Мы из…
– Столицы. Наслышана. Весь город гудит. Накладные за перерасход энергии вам направить?
– Бекшееву.
Приподнятая бровь. Слышала? Хотя да, имя Бекшеевых в медицине имеет вес.
– Сын, - пояснила я, хотя вопроса не задали.
Кивок.
И взгляд становится мягче. Немного.
– Позволите? – она подходит к столу, и Ярополк отступает. – Видите? Разрез широкий. Практически…
От края до края живота.
– Любой мало-мальски адекватный хирург старается делать настолько малый разрез, насколько это возможно в данной конкретной ситуации. Разрез – это всегда кровотечение. И сложности с заживлением. Повышается вероятность заражения. Сепсиса…
Пальцы у нее длинные. Тонкие.
Паучьи.
– А если действовал не хирург?
– Возможно. Тогда у нее изначально не было шансов, - пальцы нырнули в рану. И смотреть на это было еще более отвратительно. – Тот, кто это сделал… или знал, что шансов нет и спасал ребенка… или изначально был нацелен именно на ребенка. Когда она умерла? Десять лет назад?