По волчьему следу
Шрифт:
Приличная дама.
Именно таким и позволено открывать бордели[1]. Еще одна странность. Хотя поговаривают, что нынешний император склонен, если не к полному закрытию, что вряд ли возможно, то к ужесточению правил содержания.
Правильно ли это?
Споры идут давно.
– Получилось?
– Не сразу. Женщине сложнее, чем мужчине приходится. Порой… но да. Не глядите… я никого не обманываю. Я всем девочкам сразу говорю, как оно есть. И забираю лишь половину заработка[2]. И правила соблюдаю… ограничения[3]. Мои даже пожестче будут. Я никогда не позволяю
Она остановилась и потерла грудь.
– Грудная жаба все… девушки – это тоже товар… ты её возьмешь, да, красивую, юную, но и только… юность сгорит быстро, красота же сама по себе сомнительный товар. Девицу обучить надобно. Манерам там. Разговорам. Читать заставляю, чтоб беседу поддержать могли. Играм всяким, затеям… и питие не приветствую чрезмерное. Знают, если увижу, что закладывают или паче того, дурманом балуются, накажу. Всякие особенные пожелания – только по согласию.
– Прямо хоть работать иди… - не удержался Тихоня.
И заслужил внимательный взгляд.
– Можешь и прийти, - милостиво кивнула Матильда. – Мужики поболей девиц заработать способны. И процент возьму меньший. Есть у меня одна… знакомая особа, которая опасных мужчин жалует…
– Спасибо, воздержусь.
Ничего не ответили.
Зато пришли. Третий этаж… третий, чтоб его…
– На первом этаже у меня залы. Приемная. И игровая… разрешение тоже имеется.
В этом Бекшеев не сомневался, как и в том, что Шапошников был в этом месте завсегдатаем.
– Рояльная зала… мои девочки умеют и на рояле, и на арфе даже… иные клиенты весьма любят смотреть-с… впрочем это так. Зала для кино опять же имеется.
И фильмы, надо полагать, из числа тех, которые, пусть и не запрещены, но всяко обществом и церковью не одобряются.
– Столов вот нет… только бильярдный, а игровых – нет…
Тут Бекшеев не поверил. Чтоб в борделе и в карты не играли? Пусть бы запрещено, но…
– На втором уж нумера. И девочки живут. Отдыхают вот… если охота пообщаться, то могу и поднять.
– Нет, - отрезал Бекшеев.
– Тогда, быть может, ваш человек отдохнуть желает?
– Он не усталый, - Бекшеев решил за Тихоню.
– Бесплатно. Совершенно. Я ведь с пониманием… и девочки у меня хорошие. Проверяются каждую неделю. Еще и амулеты мы держим…
А потому заведение определенно не из дешевых. Впрочем, местные девочки и их здоровье интересовали Бекшеева постольку-поскольку.
– А вот тут и я обретаюсь. Пара комнат всего. Там-то дальше горничные… что вы так смотрите? Далеко не все у меня внизу работают. На то, чтоб девица работала хорошо, призвание должно быть. Это, может, в привокзальных от шарашках с девки довольно ноги раздвинуть и лежать. А тут клиент особый. Он любит, чтобы весело и с огоньком, а не с физией мученическою… да и много такие от мученицы не проработают. Пить начинают, дурманом баловаться, а то и вовсе с ума сходят…
Матильда сняла с пояса связку ключей.
– Так что одни у меня для уборки, другие – для хороших людей и веселья… там еще вон гардеробы, наряды…
– Чьи?
– Так их-то, чьи
– Не стоит.
Гостиная Матильды Крышниной не отличалась ни размерами, ни особой роскошью. Бархат и позолота, надо полагать, остались внизу. Здесь же были голые стены, старая мебель да выцветший ковер.
– Это еще от батюшки осталось, - пояснила Матильда. – Мне-то много не надо, да…
– Тогда зачем? – Тихоня развернул кресло к дивану. – Бордель этот… и остальное?
– Зачем? Затем, что жить хочу. Нормально жить. Пусть без роскоши, но не стоять с протянутой рукой, каждый грошик считая. Не голодать, не мерзнуть… вон, еще лет пару и продам дело. Куплю себе домик на море и буду почтенною вдовой.
Она опустилась на диванчик.
– Присаживайтесь, княже. В другом разе я бы тут соловьем не заливалась, да Егорка просил помочь… дурак.
– Кто?
– Егорка. Что связался с вами. Не по чести это… и без того нас не больно-то… любят. Не из их мы компании, не из воровской, - она вытащила из юбок портсигар, а из него – тонкую папироску, которую сунула в зубы. – Там тоже свои… куда ни копни, всюду свои и чужакам не рады. Егорку попустили, когда явился… собрал военных, скоренько тут все упорядковал. И власть взял крепко. Научился… и я научилась… но коль его уйдут, то и меня следом. Так что… спрашивайте. Что смогу – отвечу.
– Ваш человек? – Бекшеев протянул рисунок.
– Мой, - не стала чиниться Матильда.
– И чем занимается?
– Ищет тех, кому деньги нужны. И кто поработать готов. Риска не боится…
– Вроде брата учительницы?
– Она вам…
– Нет.
– Не надо, княже. Никто её трогать не будет. Егорка не любит, когда на пустом месте шум учиняют. А она… хорошая девчонка. С моими вот приходила заниматься.
Об этом Бекшееву не говорили.
– Тишком, само собой. Она ученая, но бедная. Зато и читать, и музыку знает и говорить красиво умеет. И на девок моих не смотрит свысока, как иные. Не почитает себя выше их. Они ж, хоть и стервозины, а доброту и ласку тоже чуют. И благодарные за нее… слушают вон, стараются. А я ей плачу за уроки. Не подумайте, никакой неприличности. Она не из тех, кто для нашего дела годный. Но так-то да… тишком оно, конечно, а то ж не поймут… наговаривать станут. А оно нам надо? Чего хорошему человеку жизнь портить.
И с этим Бекшеев был согласен.
Зато и понятно, отчего промолчала. Небось, узнай кто в Бешицке, что школьная учительница в бордель заглядывает… нет, не поняли бы. А потому и Бекшеев промолчит. Он лишь уточнил:
– А братец её?
– Честно… не хотела связываться. Дурноват он. На голову ударенный. Но Рыба сказал…
– Это…
– Он, - Матильда указала сигареткой на портрет. – Рыба. Глаза у него рыбьи. Снулые. И кровь такая же. Ничего не любит, только деньги. А вот за них – наизнанку вывернется. В общем, толковых не так и много… чтоб и крепкий, и работы не боялся, и по лесу пройти мог, и еще чего…