Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
– Ну ладна, - в самом конце коридора сержант пропустил Шильке вперед и закрыл металлическую дверь. – Можно снять очки, товарищ. Это чтобы на лестнице не споткнуться.
Очутившись в своей уютной комнатке с диваном, Шильке сгрузил ящик на стол. Он с трудом дышал. Но ведь я с ними никогда не держался! – воскликнул он про себя. – Так ведь, -ответило ему эхо в голове, - там и не стояли сплошные нацисты. В абвере выродков и убийц было, скорее всего, мало. Погоди, погоди… Дрожащими пальцами Шильке достал сигарету и попытался прикурить ее. Спокойно. Ведь не он же их схватил, не он их туда посадил, не он стал причиной для этого. Успокойся! – приказал он себе в мыслях. – Веди себя профессионально.
Для чего служила вся эта конфронтация? Очень просто. Таким образом, русские выслали два сообщения. Первое ему: видишь, они уже знают, какой стороны ты придерживаешься. Любой шаг назад теперь уже невозможен. Для них ты предатель, и сообщение об этом распространится и дальше. Второе известие было предназначено для заключенных: вот видите? Мы знаем о вас все, знаем больше, чем вы сами о себе знаете. Так что не пытайтесь лгать или крутить, говорите все, как на исповеди. И это с тихим подтекстом: вы предпочитаете свою нынешнюю ситуацию или ту, в которой оказался ваш бывший коллега?
Ну ладно. Шильке понимал, что испытания в этом здании могут быть наиболее тяжкими, чем все, чего ожидал. Русские ничего не делали на шармака. Они были профессионалами. Дитер откупорил бутылку с коньяком и сделал большой глоток. Нет, ведь и сам он обязан повести себя столь же профессионально, ведь они предпочли бы, чтобы утром у него разваливалась голова, чтобы он едва держался на ногах, чтобы мысли у него путались. А перебьетесь! Шильке отставил пузатую бутылку и снял крышку с минеральной воды.
Допросы даже и не были бы особенно мучительными, если бы не факт, что необходимо было следить за каждым словом, вызывая при этом впечатление человека делового, расслабленного и охотного к сотрудничеству. Допрашивающие часто менялись. Как-то раз беседу вел мужчина, которого Шильке в мыслях назвал "чиновником". Характеризовался он тем, что его интересовали исключительно факты, даты, фамилии места, которые он трудолюбиво увековечивал в протоколах. Никаких личных замечаний или отступлений. Его противоположностью был "дядя Ваня", которого, собственно, ничего не интересовало. Он рассказывал о собственной семье, расспрашивал о детстве Шильке, строил планы на будущее, распространялся о нынешней ситуации Германии. Разговоры с ним, такие, "по душам", приводили к тому, что нужно было быть осторожным вдвойне. А "дядя" угощал немца то блинами, говоря, что "прямо от бабушки прибыли", то замечательным копченым мясом "это отец делал" и даже варениками со сметаной "это жена прислала, очень вкусны" [79] . Как же, как же. Шильке сочувствовал заключенному-повару, который, наверняка, готовил все это двумя этажами ниже, глотая слюнки от голода. Тем не менее, у бедняги имелся талант, и сам Шильке впервые попробовал русскую кухню, узнал, что такое пельмени и почему ими следует "отведывать".
79
eto zena prislala, ocze'n wkusny
Но самыми интересными были беседы с майором, который принимал его в самый первый раз. Вот он был мастером смены настроения. Когда во время милейшей беседы входил адъютант, майор, казалось, его не замечал. Несчастный лейтенант торчал по стойке "смирно" минут двадцать, прежде чем глаза его хозяина соблаговолили его заметить. Майор забирал папку, подписывал прием и, все так же, рассказывая анекдоты, читал какие-то журналы. Вдруг лицо его делалось строгим.
– Ну тааак, - цедил он, щуря глаза. – Все ясно. Теперь уже все ясно.
Не прерывая чтения, он вытаскивал из папки небольшой мешочек, развязывал шнурок и высыпал на столешницу горсть бриллиантов.
– Тааак, тааак, - ни на мгновение он не отводил взгляда от страницы. – Все знаем, - второй ладонью перебирал он блестящие камушки. – Ничего себе…
В такие минуты Шильке чуть кондрашка не хватала, стараясь проявлять безразличие. Потом он не покрывался только лишь потому, что представлял себе, что погружает лицо в миске с ледяной водой.
Во время одного из допросов майор, оторвав наконец-то взгляд от текста, бросил:
– Ну как, видите? – глянул он на бриллианты. – Плохие люди, плохие, не дают жить, - минута раздумий. – Это же авгиевы конюшни, только я же не Геркулес.
Шильке чувствовал, как в нем все закипает.
– Вы знаете, что это такое?
– Бриллианты?
– Вы их уже видели?
– Один камень похож на другой. Черт его знает, те это или не те.
– А вот расскажите мне, пожалуйста, где вы столкнулись с бриллиантами?
Шильке тяжко вздохнул, только этот вздох был деланным. Он прекрасно владел собой… Хотя, возможно это было только его искренним желанием.
– Приняв мой план проникновения в преступный мир, по моей просьбе директор Колья Кирхофф присал мне немного камушков. А к ним доллары, фунты и множество других полезных мелочей.
– Ага, и вы все потратили. Прошу прошения, не потратили, но использовали?
Шильке начал крутиться на стуле. Главное, не пересолить с актерством.
– Ну… Доллары и фунты – да. Потратил.
– А бриллианты?
– А кто бы их так тщательно пересчитывал? Тем более, после войны.
– И это означает…
– Кое-чего у меня осталось.
– А конкретно, сколько?
– Ну… Немного осталось. – Шильке нервно потер подбородок. – Конкретно, все остались.
– Холмс об этом знал?
– Не имею ни малейшего понятия. Хотя сомневаюсь, между нами было определенное различие в подходе к делу.
– Скажите, пожалуйста, что за разница.
– Ну, понимаете, он сражался за свою страну, за свою родину. А я… Я сражался за всеобщий мир во всем мире.
Майор понимающе усмехнулся.
– Насколько я понимаю, бриллианты до сих пор находятся в вашем владении?
– В определенном смысле. Они спрятаны в беседке возле тайного хода в лагерь. Вместе с моей летной курткой, автоматом Томпсона и немецкими документами.
Русский перегнулся через стол и похлопал Шильке по плечу. После этого он встал, открыл шкаф и бросил на стол американскую куртку и "томмиган".
– Красивые вещи. Будет лучше, если вы оставите их себе на память. В особенности, автомат весьма способен пригодиться в городе, власть в котором сейчас захватывают мародеры.
Майор вновь занял стратегическую позицию за столом и вернулся к извлеченном из папки документу. Шильке не успел насладиться чувством облегчения.