Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
– Зато мы будем знать, хотя бы приблизительно, где, кто и с кем должен встретиться.
– Только и того. Если не скажут прямо в трубку "хочу убить Дробнера завтра в шесть вечера", то этот милиционер на телефонной станции ни о чем и не догадается. А слежка за этими людьми? Кто этим должен заниматься? Наши лица они наверняка уже знают. Вот уже несколько недель я горблюсь над сбором данных относительно них. У меня есть список имен, какие-то фрагменты их историй, но они ведь не дураки. На работу берут десятки человек, хотя бы подставленных нами курьеров. Как за всеми ними следить?
– А если поставить микрофоны в их помещениях, - предложил Шильке.
– Откуда ты их возьмешь? Как поставишь?
– Ну, под предлогом ликвидации неразорвавшегося снаряда устроить эвакуацию. Ну а какие-нибудь микрофоны должны же быть на складах "Сименс" или "Телефункен".
– Это нереально. Где ты возьмешь специалистов для такой работы?
В комнате повисла тишина.
– Тогда привлечем туда на работу еще больше наших людей.
– Квадратура круга. Откуда мы их возьмем?
– Господи, я же не говорю о довоенных полицейских. Тот тип, которого застрелили, был ведь историком искусств. Только лишь по случаю во время войны он работал в качестве радиста.
Холмс задумался. Неспешным движением он вытащил из лежащей на столе пачки сигарету и стал разминать ее между пальцев. Ватсон поднес ему огонь.
– Ты прав. Историка они хотели ради хохмы, и для того, чтобы замутить в документах. Чтобы никто не установил, будто кто-то из комиссии занимается еще и секретными делишками. А застрелили его, когда оказалось, что мужик разбирается в связи и случаем скумекал чего-то такое, чего скумекать не должен был. Да, это уже как-то клеится.
– Господи! – Шильке схватился с места. – А кому они, черт подери, отсылают донесения? Что такого мог открыть историк, оказавшийся связистом? Это ведь совершенно не клеится!
– Почему?
– Ответь мне на такой простой вопрос. Если имеется некая конспиративная группа, и она высылает донесения как в время войны, так и после войны, так кому она их отсылает? Кому?
– Ну да.
– Ведь это не может быть польская или советская разведка, потому что после падения Фестунг Бреслау, все эти радиосообщения утратили смысл. А для англов и янки – слишком далеко, чтобы чем-либо интересоваться. Тогда, кому они могли их отсылать?
Холмс усмехнулся из-за своей дымовой завесы.
– А если никому?
– Тогда, от кого они получают инструкции? Кем этот человек является?
Новый клуб дыма направился к потолку.
– Мы сделали ошибку, инстинктивно предположив, что таинственный офицер крипо – это мужчина.
– А теперь я делаю какую-то ошибку, - сказал Шильке. – Так?
– Так.
– Какую?
– Ты сразу же предполагаешь, что сообщения высылает им человек.
Тишина, повисшая в комнате была просто невероятной. Можно было слышать каждую муху, каждого комара. И даже чьи-то быстрые шаги на дорожке перед виллой. Звук шагов прекратился уже перед дверью, они услышали стукЮ скрип двери. Холмс подошел к лестнице, ведущей вниз.
Молодой человек глянул на него.
– Прошу прощения, а Хайни есть?
– Спит где-то тут. – Холмс догадался, что это кто-то из курьеров, которым рекомендовали устроиться в комиссии. – Можешь все передать мне.
Мундир польского майора производил впечатление. Парень не колебался ни секунды.
– В комиссии на завтра запланировали "операцию паника". Вроде как из Варшавы приезжает какой-то ужасно важный профессор Новак. А он очень страшный все будет проверять. Все трясутся, а нас сказали, что если нет конкретных заданий, завтра чтобы на работу и не появляться.
– Понятно. Благодарю.
– Ну, в общем, именно это я и должен был… Ага, прошу прощения, Хайни завтра выйдет как обычно?
– Да, конечно.
Холмс не стал ожидать, когда парень закроет двери. Он вернулся в задымленную комнату и инстинктивно потянулся рукой за следующей сигаретой. Потом глянул на Шильке, который сидел практически неподвижно, закрывая лицо руками.
– Я правильно понял?
– Ты правильно понял, Дитер.
– "Операция паника", профессор Новак. А этот Новак может быть Нойманном?
– Да, Дитер.
– Нойманн вызвал панику в группе упаковщиков, и всем нужно было исчезнуть, - включился Ватсон.
– Некая организация одним и тем же образом действовала в ходе войны и действует сейчас. Кто-нибудь может мне все это объяснить? Кто-нибудь знает ответ?
– Естественно. Мы являемся примером подобной организации, - тихо сказал Холмс. – Мы являемся ответом.
Полевой наблюдательный пункт располагался на водонапорной башне на пересечении улиц Каспровича И Пшибышевского. Они сделали выводы из предыдущих ошибок и неудачных операций. Теперь все должно было сработать лучше, хотя у них было всего два американских walkie-talkie. Ватсон торчал на башне, опасаясь близости советских казарм. Вроде как он и обеспечил бумаги от городского водопровода, только ведь все прекрасно знали, как советы могут отнестись к польским документам, в особенности, у типа, отслеживающего за их окружением через громадный бинокль и имеющего при себе американское оборудование. Только никакого другого выхода не было, шли недели, а у них не было достаточно людей, чтоб вести наблюдение классическими, довоенными методами.
– Все нормально. Я их вижу, - услыхали они голос Ватсона. – Выходят из виллы на Сырокомле.
Шильке запустил двигатель заслуженного джипа, стоящего на улице Берента.
– И куда они грузятся? – задал вопрос Холмс.
– По-моему, в тот же грузовик на древесном газу, что и в последний раз. В маленький. Но точно не вижу, дерево заслоняет.
Какое-то время, не говоря ни слова, подождали.
– Вижу их. Свернули на Каспровича, едут в моем направлении.
– По другому маршруту, чем в прошлый раз, - буркнул Шильке.
– Угу. Но рисковать проездом рядом с русскими казармами не станут. На Зелинского свернут.
– Тогда я поехал.
Джип стартовал на низкой скорости и чуть не заглох. Похоже, слишком много он поездил по фронтовым бездорожьям. Только на второй скорости удалось с ним справиться. Шильке свернул под виадук, прибавил газу и въехал на перекресток с Торуньской. Там спрятал машину за углом одного из домов рабочего жилмассива.
– Слышите меня? – раздался в устройстве голос Ватсона.
– Громко и четко.