Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
Смирнофф забрал у него расчетную книгу. Никаких бухгалтерских школ он, правда, никогда не заканчивал, в сложении, вычитании, умножении и делении денег разбирался получше многих математиков с университетским дипломом. Ему хватило одного долгого взгляда.
– Из всего этого следует, что в кассе должно быть две тысячи четыреста злотых. – Он вытащил из ящичка стопку банкнот и пересчитал их одной рукой, что произвело впечатление на всех присутствующих. – А здесь три тысячи пятьсот двадцать. И как пан все это мне объяснит?
– Но… - профессор поглядывал по сторонам. – Но… если больше, чем над, то это, вроде как, хорошо. Правда?
– Ой-ой-ой-ой-ой… - Смирнофф непритворно вздохнул, видя наивность собеседника. – Послушай меня внимательно. Если бы в кассе было меньше, чем следует, дело было бы простое. Значит – что ты вор. Но то, что несколько сотен спиздил, это даже не дело, а так, мелочь. А вот если в кассе больше – это уже спасайся, кто может. Это означает, что ты тут большие дела крутишь, холера седая. И тогда тебя в тюрьму! И допросить, что ты за мошенник! А всех остальных – в лагерь, Гросс Розен еще действует, новых гостей принимает. Посмотрите там, как с немцами жить.
Профессор вынул из кармана платок и вытер лоб.
– Но тут ведь какая-то мелкая ошибка. Я возмещу из собственного кармана.
– Что ты собираешься возмещать, если здесь слишком много? Это ты в карман забрать должен.
– Так ведь это никак не наша вина. Мы здесь возвращаем награбленные немцами сокровища, культурные памятки. У меня имеются документы, подтверждающие то, что…
– Возвращаете, значит? – перебил его Смирнофф, прогуливаясь по захламленному помещению. Он подошел к напольным резным часам. Понятное дело, никто ему никаких предварительных наводок не давал, но он прекрасно знал, где прячут свою добычу желторотые любители. Из-за циферблата он вынул небольшой сверток и бросил на стол, рассыпая золотые монеты. – Американские доллары. Немцы, говоришь, награбили? Напомните мне, когда состоялась оккупация Вашингтона?
– Это не мое. – Профессор отсутствующим взглядом обвел сотрудников. – Слово чести даю, что это не мое.
– Верю, - тут же согласился Смирнофф. – Ты тут гораздо большие шахер-махеры устраиваешь.
– Да нет же, это ошибка. А с кассой – это и вправду недосмотр. – Сегодня зарплаты, и кто-то чего-то спутал.
– Зарплаты? Сегодня? В воскресенье? – повторил Смирнофф. – Ой, как же ты врешь неудачно.
– Да. Я ошибся. Не в воскресенье, а вчера… Вчера зарплата… была…
– А вот знаешь что? Вот не строй из меня идиота. Ты здесь нафаршированных немцев прячешь, так?
– Нет, нет! Честное слово даю, что нет!
– Не прячешь немцев?
– Нет.
Смирнофф, расставив широко ноги, встал под стеной. Он приказал своим милиционерам расположиться так, чтобы можно было слышать каждого из членов комиссии. После этого положил руки на бедра.
– Так! Всем повторять за мной громко: "Верую в Бога, Отца Всемогущего, создателя неба и земли. И в Иисуса Христа, Сына его единственного, Господа нашего, зачатого от Духа Святого…". А дальше продолжайте сами!
– А этот вот даже и не повторял! – один из милиционеров указал на стоявшего под окном высокого блондина.
– Ничего не говорил, только рот открывал!
– А этот вот мычит чего-то! – очередная рука указала на типа в рабочем комбинезоне.
– Хватит! – Смирнофф сделал пару шагов по направлению перепуганных людей, прошил их взглядом. Затем положил руку на плече низкого мужчины с небольшим шрамом на лице. – Вот ты говорил громко, четко, с хорошим акцентом. – Он подтянул мужчину поближе к себе, почти прижимаясь к нему. – Тогда повтори-ка такой вот стишок [91] : "Майский жук жужжит в лощине, в Щебржешине…
91
Chrzaszcz brzmi w trzcinie w Szczebrzeszynie… транскрипция: "Хржонщ бржми в тшчине в Щебржешине…". Кстати, строка стишка Яна Бжехвы звучит следующим образом: "W Szczebrzeszynie chrzaszcz brzmi w trzcinie". Вот здесь:имеется перевод, но я чуточку изменил смысл, чтобы сохранить рифму. Впрочем, послушайте сами:А вот Борис Заходер, переводивший стихи Бжехвы, не стал тщиться передавать звучание оригинала и даже изменил название )
– O mein Gott! – вырвалось у мужчины.
Смирнофф усмехнулся с издевкой.
– А? Этого наизусть зазубрить уже не удалось?
Он вновь подошел к трясущемуся профессору, схватил его за хатылок и потянул за голову так, что они чуть не стукнулись лбами.
– Слушай, ты, короста, на кой ляд из меня дурака строишь? Вот прямо так глядишь в мои бедные, глубокие и доверчивые глазоньки и врешь?
Возможно, что глазоньки у Смирноффа были и глубокие, но вот доверчивыми их назвать ну никак было нельзя. Профессору, правда, хватило. Он громко сглотнул слюну.
– А вот если бы я приказал им раздеться и руки поднять, и увидел эсэсовские татуировки, что тогда? А?!
Профессор не смел вздохнуть. Зато теперь он делался все более багровым. Смирнофф оттолкнул его, так что Козловский полетел к стене.
– Но тебе дико повезло, что мне насрать на то, сколько ты от них берешь за то, что держишь их под убежищем закона.
Козловскому показалось, что теперь можно и вздохнуть, но это было ошибочное предчувствие.
– Мне поступили сведения, что здесь прячется грозный гестаповец Крупманн.
– Его здесь наверняка нет.
– А откуда ты знаешь? Эти твои немцы сообщили настоящие имена? Хоть какие-нибудь назвали?
– Но ведь это же все легальные сотрудники. Немецкие антифашисты. Специалисты по произведениям искусства. К тому же, все местные, знают город и территорию.
– Верю, - тут же согласился Смирнофф. – И меня не интересуют эсэсовские татуировки. Меня интересует гестаповец Крупманн.
– Его со всей уверенностью уже нет в живых! – выпалил профессор.
– Ну, ну, - улыбка на лице милиционера была неподдельная и радостная. – А откуда ты знаешь, что он мертв?
Сделалось тихо. До Козловского дошло, что он сам влез в ловушку.
– Я задал тебе вопрос. Откуда ты знаешь, что он мертв? Ты его знал? И каким чудом?
Тишина.
– Ты был свидетелем его смерти?
– Я был принудительным работником в Бреслау. И другие рабочие говорили.
Вновь мучительная тишина.
– Ну? Так я хоть что-нибудь услышу?
А поскольку ничего не услышал, милиционер решил пальнуть из главного калибра.
– Раз тут атмосфера не способствует беседе, так, может, переберемся в комендатуру? И там я спрошу, где находится Рита Менцель? Тоже нет в живых, а?