Под сенью тайги
Шрифт:
Но когда я еще немного повзрослела и перестала отрицать все и вся, - в основном из-за того, что сильно увлеклась викканской религией - бабушка Оюна разложила мне все по полочкам. «Путь у каждого живого создания свой, это так. Однако, выбор состоит в том, идти по нему или же нет. - объясняла она, походя сплетая куколку из длинных стеблей травы. - Если ты решаешь идти по своему пути, то добрые духи, или как нынче по-новому говорят – высшие силы, будут помогать тебе на этом пути. Давать знаки. Подсказки. Но если ты отвернешься от того, что тебе предначертано, духи забудут о тебе, и ты останешься одна одинешенька лицом к лицу с миром».
Я очень любила бабушку, хотя она не была кровной родственницей нашей семьи. Когда мне было четыре года, я вдруг совсем перестала говорить. Мама сводила меня к врачу, однако, тот ничего необычного не нашел и сказал, что я здорова. Тогда меня повели к бабушке Оюне. Я хорошо помню, что в первый раз увидев ее, сильно засмущалась. Ее узкие черные глаза смотрели так пронзительно, что, казалось, она видит все твои самые тайные, постыдные мысли. Но она отнеслась ко мне по-доброму, насколько вообще это слово к ней применимо. Она усадила меня на стул, приказала не двигаться и поставила мне на голову медную миску с водой. Затем зажгла свечу и принялась капать в воду воском, что-то негромко бормоча. Так продолжалось несколько минут, затем Оюна сняла миску с моей головы и показала маме содержимое. Мамино лицо вытянулось от удивления. Я с любопытством подошла к ним и потянула бабушку за рукав. Но та не обратила на меня внимания. Она разговаривала с мамой.
– Собака ее испугала сильно. Это ничего. - говорила она.
Она забубнила что-то над этой миской, подожгла какую-то траву, а затем, покопавшись в маленькой полочке, достала конфету и протянула ее мне.
– Держи, бестия! - сказала она, улыбаясь.
– Я не бестия. Я – Аня. - неожиданно отозвалась я.
Мама удивленно охнула и принялась на все лады благодарить бабушку. Та сердито отмахнулась от денег. Банку меда, однако, взяла с видимым удовольствием. Позже мама рассказала, что в миске с водой плавала восковая фигурка, очертаниями похожая на собаку. С тех пор я часто приходила к Оюне и слушала все ее россказни так, будто это была истина в последней инстанции.
– Ты чего это творишь? - поинтересовалась бабушка, безжалостно вырывая меня из воспоминаний и противоречивых эмоций.
– А чего я такого сделала? - ответила я вопросом на вопрос.
– Ты зачем снова себе на шею хомут повесила? - строго спросила Оюна.
– Максим – не хомут, бабушка. Он мой супруг.
– Супруг! - передразнила Оюна. - Говорила я тебе, что он – не твой удел. Холодная ты слишком.
– Видимо, недостаточно холодная, раз он меня растопил. - тихо возразила я.
– Как растаяла, так и заледенеешь заново. Видеть я стала плохо, однако, вижу, что за твоим плечом беда стоит.
– Какая беда? - насторожилась я.
– Он – твоя беда. Отвези его обратно, а потом забудь где оставила! Иначе, плохо тебе придется, бестия.
– Он снова сорвется?
– Сама знаешь, нельзя его вылечить. Внутри у него огонь тлеет. И, рано или поздно, он вырвется наружу и обожжет тебя. Вспомнишь ты тогда советы старухи.
– Я ничего не могу сделать, бабушка. - устало вздохнула я. - Если я не использую этот последний шанс, то мой собственный огонь съест меня изнутри.
– Что правда, то правда. Вы, Лебедевы, обожаете самоедствовать. - согласилась Оюна. - Слышала бы ты, что твоя мать говорила, когда ваш отец пропал. Ладно. Вижу, нет толку с тобой разговаривать. Все одно, сделаешь, как хочешь. Значит так и должно быть. Скажу только одно: ты сильнее, чем сама думаешь.
Бабушка положила локти на стол, потерла круглое лицо ладонями и уставилась в окно, будто могла разглядеть что-то за ним. Я не думала долго над ее словами. Она была права: я все равно сделаю так, как задумала. Если ничего не получится, значит, так тому и быть. Буду выплывать из того, что сама же заварила. Я тоже посмотрела в окошко. Дождь закончился и над холмом висела яркая радуга, терявшая хвост далеко в лесу. Хоть что-то приятное. Ирландцы верят, что если человек сумеет отыскать один из концов радуги, то там он найдет клад, спрятанный лепреконами. В юности я поделилась с Оюной этой сказкой, на что она долго смеялась. После чего сказала, что радуга – это волосы девушки – духа зари. Она моет их под дождем, а после развешивает на небе на просушку.
В дверь неожиданно постучали. Я невольно вздрогнула.
– Входи! - громко сказала Оюна.
Дверь открылась, и в комнату неуверенно заглянула молодая девушка. Увидев меня, она сильно смутилась, покраснела и опустила глаза. Явно пришла не за отваром от головной боли.
– Ладно, я пойду, бабушка. Обещаю навестить вас через несколько дней.
Бабушка ничего мне не ответила, но сделала девушке знак рукой, чтоб та заходила. Я подошла к псу и, стараясь не смотреть в его глаза, потрепала за уши на прощание. Затем поднялась на ноги, еще раз оглядела знакомую обстановку, стараясь запечатлеть в памяти малейшие детали, и направилась к двери. Когда я уже взялась за ручку, бабушка Оюна окликнула меня:
– Анютик!
В очередной раз сердце сжалось. Так она называла меня, пока мне не исполнилось двенадцать. Я повернулась к ней.
– Да?
– Берегись белых цветов.
Я подождала продолжения, но Оюна уже заговорила с девушкой. Мне ничего не оставалось, кроме как оставить их наедине. На пороге меня встретило ласковое солнышко и холодный сибирский ветер.
«Берегись белых цветов». Толковать это выражение можно было бы как угодно. Я могла пройти через луг белых цветов и провалиться в люк. Или, проходя мимо свадебных гуляний, получить букетом невесты в глаз. Вся проблема с предсказаниями в том, что никогда нельзя узнать ничего конкретного. Я не думала, что бабушка Оюна что-то недоговаривала. Она часто объясняла мне природу своих вещих снов, сетуя на то, что зачастую они оставляют больше вопросов, чем дают ответов. Что же, белые цветы, так белые цветы.
Глава 6
Аршан был небольшим поселком. Ни городком, ни деревней его назвать было нельзя. Мы умудрились снять домик на четверых с двумя раздельными комнатами. За удивительно скромную плату мы могли пользоваться душем, баней и кухней. Наша хозяйка была бурятка с типичным для них, похожим на блин, лицом, раскосыми глазами и добродушной улыбкой. Мне она не доходила ростом даже до плеча, а рядом с Максом казалась просто лилипутом. Она напоила нас чаем с пряниками, не переставая жаловаться на свою огромную свору ребятишек, из них две девочки были близняшками, с двумя одинаковыми хвостиками и чумазыми личиками. Они носились вокруг кухни наперегонки, пихали друг дружку в небольшой прудик, расположенный во дворе, и визжали так, что тяжело было разговаривать.
Наташа тут же поймала одну из девчушек, самую хорошенькую на ее взгляд, и принялась заплетать ей косы. Та, ошеломленная таким вниманием со стороны гостей, даже не вырывалась. Что-то кольнуло у меня в сердце, пока я смотрела на эту умилительную картину. Наташа была рождена, чтобы быть матерью, она очень любила детей и всегда говорила, что у нее их будет не меньше двух, потому что ей хотелось иметь и мальчика, и девочку. Однако, рожать, не будучи замужем, она ни в какую не хотела. Напротив, мне материнского инстинкта явно не довложили, хотя я была замужем и могла рожать сколько душе угодно. Была в этом какая-то явная вселенская несправедливость, которая отчетливо передо мной нарисовалась в том, как Наташа воркует с чужой девочкой. Я почувствовала досаду на Алексея. Хорошо, что он в этот момент ковырялся вместе с Максом под капотом и не видел моего лица, а то все прочел бы у меня на лбу и до конца дня ходил бы угрюмый.