Под жарким солнцем
Шрифт:
— Я должен пойти. Не могу допустить, чтобы пропали пятьсот чистопородных телят. Ты понимаешь, что это значит? И весь скот Перевержина там… Я должен ему помочь.
— Цел будет твой скот… А что можно сделать, если, не дай бог, и погибнет?.. В жизни и большие беды бывают… Чем ты можешь помочь? Ты хочешь побороть стихию? Но это никому не под силу. Еще и сам можешь погибнуть.
— Не беспокойся, ничего со мной не случится. Если где-то пожар, разве можно сидеть сложа руки? Его надо тушить всеми средствами. И я должен сделать все, что в моих силах!
Мегудин стремительно направился к выходу. Лиза изо всех сил пыталась его удержать, но он вырвался из ее рук и ушел.
Мегудин с трудом добрался до домиков, где жили шоферы, провожавшие молодняк к пастбищам, приказал заправить машины и немедленно выехать туда. В гараже он вырвал из блокнота листок, написал на нем что-то и вручил записку одному из шоферов, чтобы тот по пути завернул в колхоз «Россия» и передал Перевержину. В записке Мегудин сообщал, что посылает пастухам одежду и продукты, и просил: если вдруг оттуда поступят какие-нибудь сведения, немедленно прислать к нему нарочного.
К утру ураган начал стихать. Когда после бессонной ночи Мегудин зашел в правление, его дожидались там Кузьменко и Галыга.
— Вот молодцы, — сказал он. — Хорошо, что пришли. Надо, чтобы вы вместе с главным агрономом проверили, не пострадали ли озимые и в каком состоянии находятся сады и виноградники.
Мегудин снял трубку, но телефон не работал.
— Зайдите, пожалуйста, к Гриценко, — обратился он к Кузьменко, — и скажите, что я прошу его прийти в правление. А вы, товарищ Галыга, найдите Блоштейна и передайте ему, чтобы осмотрел сады и виноградники, и установил, какой ущерб причинил ураган, и наметил, где какие меры надо предпринять.
Минут через пятнадцать вернулся Кузьменко и сообщил:
— Товарищ Гриценко на рассвете куда-то уехал.
— Вероятно, он уже в отделениях… Наверное, не смог дозвониться и сам поехал посмотреть, как там на полях. Поезжайте и вы, товарищ Кузьменко, туда, а я подожду нарочного из «России».
Прошел час, второй, но нарочного не было. Мегудин собрался уже поехать к Перевержину, но пришли Кузьменко, Галыга и Гриценко, сказали, что поля, сады и виноградники почти не пострадали от урагана. Лишь кое-где с корнем вырваны отдельные деревца и кусты.
В полдень приехал посланец из «России» и доложил, что их колхоз тоже отправил машины с продуктами и вещами на пастбища. Они ждут вестей оттуда. Как только что-нибудь прояснится, они сообщат.
Наступил вечер, а из «России» никаких сведений не поступало. Мегудин уже пожалел, что сам не поехал на пастбища. Едва дождавшись утра, он отправился к Перевержину. Петр Семенович радостно встретил его и вручил только что полученную газету:
— Пятнадцать минут тому назад приехал посланец с пастбищ. Наши стада спасены!
— Спасены? Правда?! — воскликнул Мегудин. — Расскажи, как!
— Читай газеты, там все сказано.
Статья в газете начиналась так:
«…Однажды ночью, в суровый 1942 год, когда бушевала снежная вьюга, комиссару Порельскому, после героической гибели командира, пришлось поднять батальон в атаку. Два дня и две ночи не прекращался свинцовый град. Огненную стену, за которой прятался враг, нужно было во что бы то ни стало проломить. Снежные сугробы стали красными от крови, но Порельский поднял бойцов в атаку:
— Вперед, товарищи, за мной!
В ту ночь его, тяжело раненного, вынесли с поля боя и отправили в госпиталь. Там ему ампутировали ногу. Но даже в бреду он не переставал кричать:
— Вперед, товарищи, за мной!
Желание всегда быть впереди он сохранил на всю жизнь.
Теперь, много лет спустя, будучи больным, секретарь Ленинского райкома партии Николай Иванович Порельский, проснувшись от гула внезапно разбушевавшегося урагана, сразу же вспомнил о пастухах и стадах, которые несколько дней назад пришли на их пастбища. Он встал, надел свой протез и поднял на ноги весь район. Трактористы на тракторах, шоферы на машинах, всадники на лошадях — все отправились спасать попавшие в беду стада соседей. Они везли с собой одеяла, тулупы, пальто, еду и воду. А когда колхозники пригнали скот в деревню, то разместили его в своих «стойлах».
— Да, Порельский — удивительный человек! — сказал Мегудин. — Не щадя своей жизни, он вместе со своими людьми спасал наших пастухов и наш скот. Я поеду и низко поклонюсь ему, а также всем, кто был с ним в ту ураганную ночь, и передам им нашу сердечную благодарность.
На следующий день ураган утих. Сразу же стало тепло и безветренно. На ясном, безоблачном небе ослепительно сияло солнце. Трудно было даже представить себе, что совсем недавно здесь бушевал ураган. Внезапно выпавший снег быстро растаял. В колхозе «Дружба народов» все вышли на работу, чтобы продолжить сев яровой пшеницы, подготовить почву под пропашные культуры, пересадить деревья и кусты, с корнем вырванные из земли.
В этот год правление колхоза решило вдвое увеличить площадь под бахчу. Проведенный к этим землям канал создавал все условия для получения богатых урожаев этих ценных культур. По времени уже пора было приступать к их севу, но Мегудин опасался, как бы после урагана опять не прихватил морозец. Однако оттягивать эти работы тоже было не с руки, так как хотелось, чтобы дыни и арбузы из их хозяйства появились на рынке раньше, чем у других, и принесли так необходимый им доход. Но как же все-таки установить, когда лучше начать сев?
Мегудин знал, что с этим вопросом вернее всего обратиться к перевержинскому чародею Вениамину Гиндину, и почти не сомневался, что тот скажет: «Еще рано».
Гиндин был поистине легендарной личностью. Все колхозы обычно внимательно прислушивались к его советам. А если кто и пробовал проводить сев раньше, их бахча, как правило, погибала от заморозков и холодной росы. И так как Гиндин в этом вопросе никогда не ошибался, ему верили как самому себе.
Мегудин нередко размышлял о том, как этому чародею удается точно определить сроки сева и почему бахчевые вырастают у него намного вкуснее и лучше, чем у соседей. И действительно, «дыни Гиндина» и «арбузы Гиндина», как их называли все в округе, были сладкими, ароматными, сочными и крупными, один в один.
Когда колхоз, который возглавлял Гиндин, влился в объединенное хозяйство «России», его бывший председатель внес ценный вклад в разведение не только бахчевых, но и зерновых культур. Высокосортные семена, выведенные этим замечательным селекционером, славились далеко за пределами района. Гиндин уже заметно постарел, ушел от многих дел, но бахчевые культуры все равно никому не доверял. И это происходило совсем не потому, что он ревностно хранил свои секреты. Напротив, настойчиво и терпеливо обучал он всех желающих. Но не родился еще такой человек, который в полной мере мог усвоить его необычайно богатый опыт.