Под жарким солнцем
Шрифт:
— В чем же все-таки секрет, что ваши арбузы и дыни лучшие в районе? — часто спрашивал у Гиндина Мегудин. — И земля у нас вроде бы одинаковая, и небо над нами одно и то же. Я уже много лет ищу ответ на этот вопрос. А земля, словно старый скряга, который держит под спудом свои богатства, не хочет раскрыть мне эту тайну.
— Каждый из нас ищет свой ключик к земле, — обычно отвечал ему Гиндин, — но удается это, как вы знаете, далеко не всякому. Да и что скрывать? Никакого особенного секрета у меня нет. Просто ветерок мне шепчет одно, листочек, травка или стебелек — другое, вот отсюда я и знаю, что мне делать. У каждого из них свой язык, свои нравы, надо только научиться их понимать. Но об этом ни в одной книге не прочитаешь. Нужно только пытливо наблюдать за природой, и тогда обязательно подметишь что-то новое для себя, ранее не известное. Кто лучше матери знает своего ребенка? Никто, ибо она чувствует его каждой своей клеткой. Так и арбузы и дыни — это тоже дети матери-земли. Она вынашивает их, рожает, а мы обязаны ухаживать за ними. Мой отец и дед всю свою жизнь были баштанниками, и вы сами понимаете, сколько арбузов и дынь вырастили они на своем веку. Все, что они видели и подмечали, с раннего детства передавали мне. Вот и получается, что мы трудимся на бахче более ста пятидесяти лет. Срок большой, и понятно, что за такое время можно чему-нибудь научиться. Вот почему, наверное, мои бахчевые лучше, чем у других.
И теперь, когда Мегудину предстояло увеличить площадь под эти культуры, он первым делом решил съездить к Гиндину, чтобы посоветоваться с ним, когда начать сев. Как и предполагал Илья Абрамович, Гиндин выслушал его и, посмотрев на небо, сказал:
— Еще рано. Надо немного подождать.
— И долго?
— Этого я еще не знаю. Когда придет время — скажу.
— Но мне нужны ранние арбузы. Если сеять позже, значит, и позже убирать…
— Все же могут быть заморозки.
— То ли будет, то ли нет. А я люблю рисковать. Это поле разделим на участки и попробуем сеять в разные сроки. Всходы же постараемся уберечь от заморозков и холодной росы, укроем чем-нибудь… Ну что ж, рискну!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Лишь теперь, когда к разнообразной технике на необозримых полях колхоза «Дружба народов» прибавились еще новые дождевальные установки, создались все условия для получения таких урожаев, о которых раньше и мечтать нельзя было.
Зерновые культуры, орошаемые дождевальными установками, в первый же год дали урожай вдвое больше прежнего — по сорок пять центнеров с гектара. Но чтобы закрепить этот успех, нужно было еще решить ряд агрономических проблем. Прежде всего надо было создать на полях научно обоснованный севооборот. В последнее время Мегудину и Гриценко удалось кое-что сделать в этом направлении. Во всех отделениях завели книги, в них записывали «характер», свойства, качество каждого земельного участка. Были созданы механизированные отряды, которые имели в своем распоряжении экскаваторы, бульдозеры, самосвалы.
Мегудин повседневно следил, чтобы все агротехнические средства использовались творчески, применительно к конкретным условиям каждой отрасли, каждого земельного участка, чтобы сеяли только чистосортными, хорошо проверенными семенами. Вместе с агрономами он искал все новые и новые пути повышения урожайности.
В один из напряженных дней, когда Мегудин и Гриценко осматривали участки, приспособленные для орошения, главный агроном сказал:
— Мне все труднее и труднее становится нести бремя своих нелегких обязанностей.
— Какое бремя?.. О чем вы говорите?
Мегудин, возможно, догадывался, что хочет сказать главный агроном, но сделал вид, что не понимает.
— Ну, годы… фронт… сами понимаете…
Мегудин перебил его:
— Когда мне становится трудно, я нахожу в себе силы не поддаваться.
— Я болен, устал, начинаю сдавать. Сколько мог работал. Очень прошу назначить на мое место другого работника. Сколько смогу, буду помогать.
— Кого вы предлагаете на ваше место?
— Мне думается, что Мирошенко смог бы успешно выполнять мои обязанности.
— Мирошенко? — переспросил Мегудин. — Надо подумать. Но желательно, чтобы хотя бы севооборот мы ввели с вами.
— Я уверен, что Мирошенко успешно меня заменит. Он работал агрономом в большом хозяйстве. У него богатый опыт. Он великий знаток семеноводства, с успехом опробовал безостую пшеницу, которая вытеснила другие сорта в нашей области.
Машина остановилась возле участка, находившегося в зоне орошения.
— Что мы здесь сеяли в прошлом году, Александр Лаврентьевич?
Гриценко знал, что Мегудин не хуже его помнит, что было посеяно на этой земле, поэтому, хитро посмеиваясь, на вопрос ответил вопросом:
— Вы хотите испытать мою память?
— Почему? У нас сейчас столько полей, что можно и забыть. Я могу не помнить, где какую культуру сеяли, но вы, как главный агроном, обязаны знать, где, что и когда посеяно…
— Ну, если вы хотите испытать мою память, то готов ответить: в прошлом году мы здесь сеяли вику с овсом, два года тому назад кукурузу, три года тому назад — просо.
— Видите, какая у вас отличная память.
— У Мирошенко давно заведены книги, где записано, на каком поле когда и какие культуры были посеяны.
— Но книги не совсем заменяют память. Агроном должен помнить все… А насчет замены, если уж вы так настаиваете, то не сразу. Новый агроном должен раньше хорошо ознакомиться с работой.
Мегудин долго упорствовал и ни за что не хотел освобождать Гриценко от работы. Но в конце концов удовлетворил его просьбу с условием, чтобы он помогал новому главному агроному войти в круг его обязанностей и вместе с ним упорядочил бы севооборот.
Мирошенко начал вникать во все мелочи многоотраслевого хозяйства со всеми его заботами и хлопотами. Мегудин, как и раньше, ничего не выпускал из поля зрения и находил время и возможность уделить внимание людям, занимавшимся посадкой садов и виноградников.
Механизаторам удалось приспособить трактора, и они поднимали теперь по всем правилам агрономии «перевал» [13] для плантаций под виноградники.
В садах начали успешно применять машины новой конструкции для механизации работ по подготовке почвы и посадки фруктовых деревьев.
Намеченный десятилетний план был выполнен менее чем в три года. Перед мысленным взором Мегудина предстали мощно разросшиеся деревья, которые тянутся на многие километры от Петровки мимо Новой Эстонии, Миролюбовки, Ближней и далее на юг — до самой границы с «Россией». Деревья будут ломиться под тяжестью яблок, груш, слив, абрикосов, персиков, вишен, черешен. Но тут же эти увлекательные картины исчезали и начинались муки сомнений, правильно ли решило правление, когда пошло на то, чтобы поля так долго пустовали, пока сады начнут приносить урожай? При решении этого вопроса имелось в виду, что в первые годы, пока не разрослись молодые деревья, можно будет посадить в междурядья некоторые однолетние культуры и снимать хоть что-нибудь. То, что земля на первых порах ничего не дает, потом окупится сторицей. Доход хозяйства в годы, когда сады еще не плодоносят, будет покрыт за счет повышенной урожайности орошаемых полей. Но Мегудина это мало утешало, все равно, пока потери имеются, он с этим мириться не мог.
13
Перевал — глубокая вспашка при посадке винограда.
Шли год за годом. Деревья заметно выросли, и перед Мегудиным все острее вставал вопрос, как все-таки сократить время, пока сады начнут эффективнее плодоносить. Он снова и снова обдумывал предложение Блоштейна: переформировать деревья и заставить их приносить обильный урожай. Мегудин своими глазами видел в некоторых передовых хозяйствах такие переформированные деревья, как рекомендует Блоштейн. Все же это мероприятие казалось ему рискованным.
— Как можно с живого существа снять голову? — переспрашивал он Блоштейна. — Это ведь тысячи и тысячи живых деревьев, они растут и будут из года в год увеличивать урожайность… Погубить их ради эксперимента — это преступление.