Подари мне себя до боли
Шрифт:
Она проснулась от каких-то звуков. Доносившихся откуда-то снизу. Музыка? Кто-то поёт?
Макса рядом не было. Телефон показывал 2:46. Соня стянула с постели шелковую простыню и завернувшись в неё, бесшумно выскользнула из постели, на цыпочках подобралась к лестнице, ведущей вниз. Спустилась на несколько ступенек. Звуки усилились.
Нет, господи! Пожалуйста пусть это будет не его голос. Пусть это не он поёт. Пожалуйста! Потому что после всего, что было этой ночью, от чего сладко ныло и саднило между ног —
Этот голос… ну конечно, другого у Моронского и быть не могло. Глубокий, чувственный, с хрипотцой. Крис Исаак курит в сторонке…
Макс сидел на высоком барном стуле. Голый. Соня видела мощную спину, крепкие ягодицы, мускулистые ноги. В руках гитара. Он наклонился над ней, перебирая струны.
Он пел “Wicked game”.
«What a wicked thing to do to make me dream of you
No I don't wanna fall in love
No I don't wanna fall in love
With you
With you
No I…
Nobody loves no one…»
Соня сидела на ступеньке и слушала. Он не мог ее видеть, но когда она поняла, что Макс последний раз провёл по струнам, подскочила и кинулась обратно в спальню. Бросилась на кровать, уговаривая бешеное сердце не биться в груди так громко. Глупое сердце.
Он зашёл через пару минут. Тихонько нырнул в постель. Соня лежала с закрытыми глазами, делая вид, что давно и глубоко спит. Старалась не дышать, вслушиваясь в дыхание позади себя. Макс подкатился к ней сзади вплотную, сграбастал руками под грудью и подтянул к своему горячему животу так, что последний воздух покинул легкие. Уткнулся ей в затылок носом и прошептал: «охуительная тёлка».
Ну, и как теперь сделать то, что она собралась сделать?
Глава 21
Subconsciously, she wonders
Подсознательно она гадает,
How it feels to give herself up
Что значит сдаться,
She died to be the one he needs
Она готова умереть, чтобы быть той, кто ему нужен,
But his dependence is overdone
Но его зависимость слишком преувеличена.
In another lifetime, she'll lose control
В другой жизни она даст себе волю
And she'll give it all and leave room to grow
И посвятит себя непрерывному развитию.
In another lifetime, she'll be more at ease
В другой жизни она будет чувствовать себя спокойнее,
And then, finally, admit I am she
И тогда, наконец, признает, что я — это она.
She'll love when she's ready
Она полюбит, когда будет готова,
Black coffee «SBCNCSLY»
Ей не хватало воздуха. Ей было душно. Его запах обволакивал. Его жар опалял все тело, пробираясь под кожу, соединительные ткани, проникал в сосуды и заставлял сердце больно колотиться в груди.
Последние рваные куски сна сгорели в обжигающем
О том, чтобы хладнокровно оценить обстановку и принять правильное, взвешенное решение, мечтать не приходилось. Соня впервые в своей жизни проснулась без сознания! Чувство… новое, необъяснимое, щемящее, сносило ей крышу, разрывало и без того хлипкие логические цепочки. Разбивало вдребезги все принципы и обещания данные Соней самой себе.
Грёбаный сладкий ублюдок. Он все опять сделал по-своему!
Мало того! Так он ещё и храпел ей в ухо!
Соня абсолютно бесцеремонно была заключена в неразъёмные тиски его рук. Спиной прижата к его груди, задницей к паху. Моронский даже умудрился перекинуть свою правую ногу через ее левое бедро.
«Опутал! Реально, как паук» — ворчала про себя она.
«И как выпутываться из всего этого? В смысле, и из Моронского и из всей ситуации!?»
Вот проснётся он. Дальше что? Что они скажут друг другу? Как, вообще, в глаза ему смотреть после всего, что тут было? После того, как она вела себя так… так нетипично для себя.
Соня зажмурилась. Блаженная память глумливо подбросила некоторые детали ночи. Нет! Не вспоминать! Пока она не выбралась. Есть риск остаться. Нельзя допустить, чтобы это утро они встретили вместе.
О том, что после ночи с Моронским обязательно придёт утро, ее вчера никто не предупредил!
Что он скажет ей? Даст денег на такси и проводит до двери: давай, детка, я позвоню?! Так ведь поступают все сладкие ублюдки, грязно пристающие к незнакомкам на выставках?
Господи! Орлова, где вчера были твои прокуренные мозги!
Понятно, где… в Караганде.
Нет! Лучший способ сохранить остатки достоинства — уйти до того, как тебя выставят вон. Не дожидаясь, когда тебе скажут: «Спасибо, в целом все было чудесно, мы с вами обязательно свяжемся», уйти по-англиЦки!
А как уйти-то? Если он навалился всей тушей и дрыхнет.
Мама дорогая, это пиздец!
Соня снова отругала себя, ведь маме она даже написать не потрудилась вчера… бестолковая!
Она попробовала пошевелить ногой и тихонько поерзать бёдрами. Храп захлебнулся и затих. Моронский замычал и, о, чудо! убрал с Сони волосатую ножищу, перевернулся частично на спину.
Соня осторожно приподняла тяжеленную лапу, выползла из-под него и скатилась с края кровати.
Уже светало. Однако ж освещения явно не хватало, чтобы идентифицировать в разбросанных вещах свои. Трусы, естественно, найти не удалось. Это уже третьи трусы, пострадавшие при непосредственном участии Моронского. Минус одна серёжка. Искалось хорошо то, что покрупнее: нашлись брюки и жакет.
Минус топик.
Сумочку, слава богу, нашла, а это, можно сказать, самое главное. И туфлю. Сначала одну, потом другую — обе валялись под лестницей.