Подари мне себя до боли
Шрифт:
— Сонь, телефон! — позвала мама из коридора.
— Сейчас.
На ходу расстёгивая ремешки туфель, Соня попрыгала к телефону.
— Да.
— Привет.
— Привет.
— Не клади трубку, пожалуйста. Мне нужно кое-что сказать тебе.
— Лёва, может не надо? — Соня понуро вздохнула. Этого ещё не хватало, да перед ответственной встречей.
— Надо. Мне надо.
Соня ещё раз вздохнула:
— Хорошо, Лёва, у тебя пять минут, — холодно разрешила она и сама удивилась, поскольку, раньше никогда не позволяла себе разговаривать с ним
— Я хотел извиниться за то, что сказал. Я совсем так не думаю. Я просто хотел сделать больно в ответ. — Парень сглотнул и замолчал.
— Лев, тебе не нужно извиняться. Сделать мне больно у тебя не получилось. Ты был абсолютно прав!
— В смысле?
— В прямом. — Она села на трюмо, прикрыла трубку ладошкой и шумно выдохнула: — Я сделала минет одному парню за новый Порш!
С той стороны что-то крякнуло и затихло.
— Так что, все нормально, — Соня стянула туфлю с ноги, — как корабль назовёшь, так он и поплывёт!
— Соня, я не…
— Ты не виноват ни в чём, — перебила она. — Извини, я спешу.
Да. Вот так. Жестко, даже жестоко, но это правда. Это жизнь. Когда-то же это должно было закончиться? Лев звонил каждый день всю последнюю неделю. Соня не отвечала на мобильный. Пусть лучше он ее ненавидит, пусть разозлится, наконец, выбросит ее из головы, чем продолжает унижаться. Пусть, наконец, поймёт, что она живая! Живая! Не фарфоровая кукла, которой место в серванте Клары Абрамовны, а живая, молодая, красивая, сексуальная женщина! Которая хочет жить, любить, совершать ошибки, страдать, радоваться и наслаждаться! Раньше, в доморонские времена, та, другая Соня, принялась бы утешать Лёву. В результате, к концу разговора именно Соня горячо извинялась бы, принимая очередной груз вины на свои плечи. Он бы, конечно же, так и быть, её простил и уже вечером они с Левой пошли бы в кино или театр. Там бы он два часа жамкал ее руку, заглядывая в глаза, бесконечно спрашивая, все ли у Сони хорошо… Замкнутый круг тяготивших ее отношений, который та — старая Соня, не смогла бы разорвать, если бы не новая!
Снова скрутило живот.
Чёрт. Как она забыла?! Месячные. Ну конечно!
Взяв из коробочки тампон, Соня ещё подумала секунду, нагребла горсть их и ссыпала в сумочку. На всякий случай.
Она вышла из ванной, ещё раз проверила, ничего ли не забыла. Слегка коснулась губ кисточкой блеска. Обулась. Поправила волосы. Взяла с трюмо ключи от Порша и папку с портфолио. Ну, с богом.
— Ма, я ушла!
Ехать до места без пробок сорок минут. Она добралась за тридцать пять. У неё ещё минут двадцать, чтобы найти нужное строение, свободное место на стоянке и припарковаться. И ещё останется время спокойно посидеть, настроиться на деловой лад.
Нужный дом она нашла сразу. Это четырёхэтажное здание, последний этаж которого мансардный, скорее всего двухуровневый с окнами от пола до потолка и французскими балкончиками. Квартира, которую Соня должна была посмотреть находилась как раз на четвёртом этаже. Она остановилась перед дверью, последний раз прочесала пятерней волосы,
Она почти не удивилась и не испугалась. Даже не забрезжила мысль, что это может быть какой-нибудь маньяк. Потому что беспечная, с отключённым инстинктом самосохранения, она чего-то такого и ожидала. Ладно, точнее сказать — надеялась. Ну, потому что не верила в тишину последних двух дней. Нет, она, конечно, себя настраивала именно на такой финал истории, но глупое сердце ждало… Соня не выпускала телефон из рук и подолгу задумчиво залипала на его темный экран и вздыхала.
Моронский закрыл дверь на ключ, спрятал его в карман брюк и повернулся к ней. Облокотился спиной на входную дверь.
Взгляд тяжелый. Или грустный? Не разобрать из-за бликующий стёкол очков, тех самых, в которых он читал тогда.
Сегодня Макс был в белой приталенной сорочке. Ворот как всегда расстегнут до груди, за ним поблескивала золотая цепочка. Широкие манжеты под запонки, но запонок нет.
Соня смотрела на него и сердце бедной птицей билось за ключицами. Что говорить? И он молчит. Смотрит.
Первым ожил Моронский. Медленно вытащил руки из карманов, снял очки, аккуратно положил их на низкий столик в прихожей.
— Соня, — начал он и от голоса его по телу пробежала предательская дрожь, — я, кажется, тогда, ещё в машине давал тебе последний шанс остановить меня. Так?
Она нервно кивнула и выронила папку с портфолио из рук.
— Предупреждал, кажется, что если не остановишь там, то не остановишь уже никогда?
Соня снова мелко затрясла головой, а нога в каблуке непроизвольно подвернулась.
— Так какого хрена? — так же спокойно, но тоном, от которого инеем стянуло позвоночник, поинтересовался Макс.
Он, не спеша, положил руки на ремень. Медленно стал вытягивать его свободный край из петлиц, не спуская глаз с Сони. Расстегнул. Достал из брюк.
«Бить, что ли, будет?» — промелькнуло в голове. Хотелось бы тогда знать, за что. Неужели только потому, что она ушла… не попрощавшись? Соня оглянулась. Отступать было некуда — позади помещение, в котором она, мягко говоря, ориентировалась плохо. Впереди — Моронский, который, однако ж, ремень отбросил в сторону и шагнул на Соню.
«Бить отменяется?»
Она сделала шаг назад.
— Я, конечно, бумажник не проверял, банкноты не пересчитывал… — Он сделал ещё шаг и начал расстёгивать рубашку. — Но мне казалось, ты на дешевую путану, бабочку-капустницу не похожа.
Сорочка полетела на пол вслед за ремнём. Соня невольно прикрыла глаза, отрубая себе доступ к изображению, да только все зря. Хватило мимолетного взгляда, чтобы воображение дорисовало голый торс мужчины, пышущий жаром, мощную грудь в чёрных волосках, живую змейку золотой цепочки на ней, и вены, набухшие на больших, сильных руках.