Подгоряне
Шрифт:
акациевых зарослей - все это было великолепным лакомством для коров и телят.
К концу дня коровы наедались так, что их утробы напоминали огромные бочки, а
от набухшего вымени они шли враскоряку, набрякшие молоком соски торчали в
разные стороны.
Труднее было содержать корову зимой. Не было хорошего покоса. Лучшие
места лесники приберегали для себя или требовали за них немалую мзду. Так
что приходилось собирать по травинке где
виде на свой двор, там и просушивать. Выручали кукурузные стебли со своих
соток. Кое-кто покупал их у тех, кто отказался держать корову. Владельцы
буренок прибегали к взаимовыручке: подбрасывали друг дружке кормецу взаймы.
Ухитрялись всячески, но без собственного молока не оставались. Зимние заботы
о корове не касались Ванюшки. Они были заботой дедушки. И летом Георгий
Негарэ и его дочь Вероника рассчитывали обойтись без Ванюшкиной помощи, а
потому мать и говорила ему:
– Поезжай, дьяволенок проклятый!.. Потом и тебя покажут по
телевизору!.. Будешь петь для всех!..
Вероника была еще в полном бабьем соку. Может быть, втайне она и хотела
развязать себе руки - послать сына на учебу, а самой выйти замуж, свить
собственное гнездо, завести настоящую семью. Можно ли пропустить такой
случай, когда ее единственный сын мог выйти в люди, поступить для начала в
музыкальную школу-интернат, которая поставлена на полное государственное
обеспечение?!
– Поезжай, глупец!
– говорила Вероника еще настойчивее. - Ты еще
будешь благодарить бадицу Василе. И всем другим, которые собрались в
дедушкином доме, еще в ножки поклонишься! Видишь, как они заботятся о тебе?!
– Не поеду.
– Сказал не поеду - и все!
– Брынза... в собачьем бурдюке - вот ты кто!
– сокрушалась Вероника,
на глазах у молодой женщины выступили слезы,
– Не плачь, Вероника!
– сказал вдруг добросердечный бадица Василе
Суфлецелу.
– Насильно мил не будешь. Человека нельзя неволить. Силком добро
не делается. Оставь парнишку. Пускай еще подумает маленько. А покамест
поучится играть на баяне. Прикинет умишком что к чему... из какой дырки у
курицы выходит яичко. Не будем торопиться. Дорогу до Калараша я хорошо знаю.
Сто раз прошел ею туда и обратно. Так что придет время, и мы с Ванюшкой
вместе отправимся по ней. Так, что ли, Ванюша?.. В сорок пятом мы до Берлина
дошли, а уж до Калараша как-нибудь доберемся, черт побери!
Спокойный, располагающий голос бадицы Василе снял-напряженность в доме.
Мальчишка
Георгий Негарэ опять вспомнил про свой кувшинчик с вином и продолжал угощать
людей, благодарил их при этом за честь, оказанную его семье. Хозяин дома
придерживался того же мнения, что и бадица Василе: время все расставит по
своим местам.
– Товарищ из Калараша верно говорит: хороший голос пропадет, ежели не
поставить его правильно в нужный час. Так давайте же выпьем по стаканчику за
добрый совет. Надеюсь, и мой внук скоро образумится, поймет все как надо.
Если хочет петь, будет учиться. Медведя из лесу приводят диким зверем. А
человек берет власть над ним, научает не только плясать, но даже на
мотоцикле кататься!
Дело явно шло к общему примирению, в результа-те которого все осталось
бы на прежних позициях. Это-то как раз и не устраивало руководителя
кала-рашского оркестра: ему хотелось увезти певуна сейчас же, в тот же день.
Хозяину пришлось показать все свое ораторское искусство, чтобы примирить
теперь музыканта с остальными гостями.
– Правда, не к такому итогу хотелось бы прийти всем нам. И тут товарищ
скрипач из Калараша прав. Но плохой мир все-таки лучше любого насилия. В
этом я согласный с бадицей Василе, - философствовал Георгий Негарэ. -
Ванюшка неглупый мальчишка. Он поймет, что зря упорствовал. Так упрямится
только козел. Ты его на лужайку, к свежей травке ведешь, а он, дуралей,
упирается да еще и мекекает: "Не пойду, сказал - не пойду!"
Все засмеялись Даже на Ванюшкиных губах промелькнуло подобие улыбки.
Был по-прежнему несокрушимо серьезен и суров лишь каларашский музыкант. Он
нервно ходил взад-вперед по избе и говорил с государственной важностью:
– Голос Ванюши принадлежит не ему одному, а всему народу! Как вы этого
не понимаете?! Промедление с учебой в музыкальной школе может оказаться
фатальным для редкого дарования!
Напуская на себя благородный гнев, музыкант не притронулся к хозяйскому
вину; ему, видите ли, не до веселья! Это была бы небольшая беда: в доме было
достаточно гостей, чтобы управиться с кувшинчиком. Георгий Мегарэ
рассчитывал на другое - он надеялся, что после стаканчика районная
знаменитость отпустит душевные свои струны, станет мягче, покладистее. К
тому же стремилась и Аника, жена бадице Василе Суфлецелу, пользующаяся