Подметный манифест
Шрифт:
Сейчас речь впервые шла о жизни и смерти.
Смерть Бибикова означала, что бунтовщики вскоре могут перейти в наступление, но действовать будут умнее, чем зимой, поскольку кое-чему научились. И не на Оренбург, никому не нужный, бросят свои силы, а на город действительно в стратегическом отношении значительный. Архаров не только носом - всеми частями тела чуял: затишье временное, ибо их силы далеко не иссякли, маркиз Пугачев не схвачен.
Коли он, Архаров, тридцатидвухлетний обер-полицмейстер, мало чему обученный, проворонит те хитрые связи, которые наверняка уже есть между бунтовщиками в городе и бунтовщиками за его пределами, прольется такая кровь!… И он не сможет, как
Сейчас, один в спальне, завернувшись в розовый шлафрок на меху, сунув зябнущие ноги в пантуфли, Архаров стоял лицом к лицу с незримым маркизом Пугачевым, имея за спиной всю эту суетливую, простодушно хитрую и непредсказуемо зловредную, безалаберную и беззащитную Москву. И он был на виду, а эмиссары маркиза - в тени, по закоулочкам. Вот один, похоже, объявился!
Объявился тот, кого Москва все еще помнит. И одни встрепенутся в ужасе, потому что пришел человек, ведающий их тайные смертные грехи. А другие встрепенутся от радости - пришел милостивец, который простого обывателя не обижал, то девке приданое даст, то парнишку, с пути сбившегося, простит и деньгами наградит. Да коли он от Марфы уйдет - его многие с радостью примут, спрячут, на посылках у него станут служить. Что бы там старый дурак Шварц ни утверждал!… И что бы Марфа ни врала про Каиново намерение тихо лечь да помереть!…
Тут Архарова вдруг осенило.
Он свел наконец концы с концами. И заорал так, что весь дом, поди, проснулся:
– Никодимка! Тащи сюда Шварца, дармоед! Кофей вари! Сухарей тащи поболее!
Когда Шварц явился, опять завернутый в одеяло, но при паричке, Архаров уже выстроил в голове все доводы и контрдоводы. У него образовалось стройное понимание событий, и Шварц по лицу начальства видел - первая паника успешно преодолена, и начинается работа.
– Ты уж прости, черная душа, - сказал Архаров, - устроил я тебе праздник… Но, видишь сам, не до галантностей. Садись. Сейчас кофей поспеет. И слушай. Помнишь ли, как Марфа нам налетчиков сдала?
– Как не помнить.
– И сколько у нее было недомолвок?
Шкарц кивнул.
– Ты сам дивился - людишки на Москве пришлые, знали только свою деревню да почтовый тракт. И вдруг заявляются как раз на тот двор, где хозяйка может краденое втихомолку купить. Я уж тогда Марфу спрашивал, не знает ли, кто на нее этих грабителей навел. Божилась, что сама в толк не возьмет. А теперь-то я и задумался - не сожитель ли ее драгоценный проверял, на прежнем ли она месте да держится ли прежнего ремесла.
– Ваша милость иное говорить изволили, - хладнокровно напомнил Шварц.
– А потом, помнишь, не ты ли удивлялся, что мужичье сиволапое из такого медвежьего угла, что там и о московской чуме-то не слыхали, вдруг, разгромив барскую усадьбу, бежит не маркизу Пугачеву навстречу, а точнехонько в Измайлово, на остров, где не один клевый маз прятался. И при том, шаля разом и на Стромынке, и на Владимирском тракте, сие мужичье превосходно знает расположение просек в зверинце.
– Да, я отметил сию несообразность.
– Затем - кто-то ночью приезжал, кто - хрен его душу ведает, но бритый. А Марфа как раз и проболталась, что Каин с дороги уже очухался, бритый к ней явился. То есть, бритье ему привычно.
– За те годы, что он в Сибири провел, немудрено было бы и отвыкнуть, - заметил немец.
– Однако мысль ваша мне, сударь, ясна.
– Говорил же я, что этими налетчиками нам кто-то кланяется. И Марфа превосходно знала, что Каин где-то поблизости. Статочно, были с ним, прежде чем его на каторгу повезли, какие-то тайные уговоры… - тут Архаров вспомнил неподдельный Марфин страх, но страх его соображениям не противоречил - очевидно, Марфа знала твердую руку своего бывшего любовника и вновь под нее попасть не хотела.
– Вот такой узелок завязался. С Каина бы, как я полагаю, сталось взяться за старое… Пошалить сперва на Владимирском тракте, потешить душеньку…
– Воля ваша, сударь, не сходится. Коли бы Каин взялся грабить, добыча была бы не в пример этой - войсковой обоз бы, как у господина Румянцева, потребовался. А мы что взяли? Две дюжины шуб да семь фунтов побрякушек, включая в сие количество фарфоровые табакерки императорского завода и плетеные из бисера кошелечки… Не Каинова добыча! Не шалил он там.
– Ох, мать честная, Богородица лесная, уж и не ведаю, как тебе втолковать! Никодимка! Куда ты, дармоед, запропал? Без кофею ты, черная душа, спросонья никак не поймешь… Сам же сказывал - Каин хитер. И вся эта затея с шайкой беглых, с дуваном, который Марфе привезли, - прикрытие. Чтобы к нам поближе подобраться. Карл Иванович, еще раз слушай: Каин приплелся к Марфе - и тут же она ко мне прибежала. За сим я вижу такую интригу: он с Марфой заранее сговорился, нарочно дуван к ней отправлял, чтобы она нам донесла. И теперь, коли что, он, даже не заглядывая в твой нижний подвал, нам сознается: да, был грех, пошалил на почтовом тракте, а теперь раскаялся и государыне служить желаю! А меж тем он, с нашими молодцами встречаясь, может у них нечто важное выпытать.
– Что-то больно мудрено, - возразил Шварц.
– Важное для кого, сударь?
– Да для самозванца же, растак его в качель!
Шварц ничего не ответил и молчал в задумчивости довольно долго. Он действительно не понимал хода архаровской мысли, но хорошо знал архаровскую подозрительность.
– Не лишено оснований, сударь, - сказал он наконец.
– Каин мог затеять столь хитрую игру. И коли он подослан - то он способен многое выпытать. Да только повод больно диковинный - представить себя налетчиком с большой дороги…
– Чтобы к Лубянке возможно ближе подобраться!
– Ваша милость мудрить изволит и излишние умственные сущности изобретать, - строго сказал немец.
Архаров надулся.
– Я хочу быть готов к встрече, - отвечал он немного погодя.
– Я не должен ему позволить себя переиграть! Он-то по прежнему себя котом мнит! Да я-то не крыса! Он должен понять, что тут, в сем городе, котовью должность исполняю я!
Вот тут-то Шварцу многое сделалось ясно.
Он все понимал - он понимал, что до сей поры Архаров не имел в Москве сильного противника. Чума? Так с ней врачи управлялись. Чумной бунт? Его гасили простыми и действенными средствами, да и был он весь налицо, бунт - не заговор, таинственной власти в нем не ощущалось. Мошенник Перрен с великосветскими шулерами? Так там главное было - всего-то навсего выследить притон в Кожевниках.
Архарову доселе не доводилось доказывать свое право быть хозяином Москвы. Более или менее равного противника у него не было - да и быть не могло. Теперь же он ощутил опасность - и готовился к бою.
– Вы, сударь, не торопитесь, пусть он встречи подождет. Пока будет ждать, будет волноваться. Глядишь, чем-то себя и выдаст, - сказал Шварц.
– А я уж за ним присмотрю. Не впервой налаживать наружное наблюдение.
– Сейчас же!
– воскликнул Архаров.
– Пока Марфа до дому не добралась да ему про наш разговор не пересказала! Кто из молодцов у нас сегодня ночует?