Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

П. Г. ОБОДОВСКИЙ

Платон Григорьевич Ободовский (1803–1864), известный главным образом как драматург и театральный переводчик, в 1820–1830-е годы систематически выступал как поэт и добился некоторой известности. Выходец из старинного дворянского рода, он родился в Галиче, учился во 2-й петербургской гимназии и в Высшем училище. Начало его литературной деятельности восходит еще к гимназическим годам; в это время у него (как и у его товарища по гимназии В. Н. Григорьева) определяется тяготение к религиозной символике и аллегоризму немецких сентиментальных и преромантических поэтов, сохранившееся и в дальнейшем, вместе с устойчивым интересом к немецкой литературе («Детство (Из Маттисона)», 1829; «Близость милой» Гете, 1829; отрывки из «Песни о колоколе» Шиллера, 1830, и др.). Во многом он пытается следовать Жуковскому; среди его ранних, не попавших в печать опытов есть баллада в подражание «Людмиле» («Эдвин и Клара», 1820); он пишет дескриптивную элегию с символическим пейзажем, подражая «Славянке» («Карповка», 1821); однако в своем стремлении к аллегоризму Ободовский идет значительно дальше своего учителя. Особое место в его творчестве занимает традиция «переложений псалмов», к которым непосредственно примыкает серия «кантат» на евангельские сюжеты (так обозначены в рукописи «Торжество искупителя», 1822; «Искупитель во гробе», 1822; «Плач пленных израильтянок», 1823; очень близко к ним «Падение Иерусалима», 1823). «Кантаты» Ободовского — это жанровые образования, соединяющие в себе лиро-эпическое и драматическое начала, с разнометрическими фрагментами текста. Вообще стихи Ободовского стоят уже вне сложившейся жанровой системы, это прямые аллегории («Утро», 1823; «Отважный пловец на чужбине», 1827), моралистические послания; его элегии («Сельская элегия», 1825; «Эрминия», 1829; «Лила», 1827; «Мария», 1830) также в значительной мере теряют внешние признаки жанра, сближаясь с «романсами», «стансами» или «мелодиями» 1830-х годов.

В 1823 году, окончив обучение, Ободовский поступает

в ведомство Государственной коллегии иностранных дел и одновременно начинает педагогическую деятельность; в 1824–1827 годах он служит в качестве «комнатного надзирателя» и «учителя российской и латинской грамматик» при 2-й гимназии, читает курс русского языка в Воспитательном доме (1824–1830) и является «учителем переводов» в Воспитательном обществе благородных девиц. Служба не приносит Ободовскому удовлетворения; занят он преимущественно поэтической деятельностью. С 13 сентября 1823 года он член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств; участвует как поэт в «Благонамеренном», «Сыне отечества и Северном архиве», «Новостях литературы», «Галатее», «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“», «Полярной звезде», «Невском альманахе», «Северных цветах». В 1820-х годах он обращается и к байронической поэме на «восточные» темы. В 1828 году выходит его поэма «Хиосский сирота», получившая большую популярность отчасти из-за своей благотворительной цели: основанная на действительном событии, она распространялась по подписке в пользу пленного греческого сироты. Работает он и над «персидской повестью» «Орсан и Леила». К «ориентальному романсу» (балладе) Ободовский обращался еще в начале десятилетия («Мать-убийца», 1821; «Неутешный бедуин (элегия)», 1821; «Зора. Индийский романс», 1825; оставшиеся в рукописи «Бенгальские розы» и др.). Пишет он и «песни», в том числе и «русские песни», которые у него также близки к романсной форме, а иногда имеют балладный сюжет; не исключено, что некоторые из песен были так или иначе связаны с его драмами.

В феврале 1830 года Ободовский уезжает за границу, где остается до 1835 года, слушая лекции в Германии и Швейцарии; здесь он получает диплом доктора философии. По возвращении в Петербург служит в качестве переводчика департамента внутренних сношений, а с 1839 года возобновляет педагогическую деятельность (инспектор классов училища св. Екатерины, профессор российской словесности Главного педагогического института и т. д.). Как педагог Ободовский пользуется известностью в аристократическом Петербурге. Однако подлинную популярность ему приносят драмы — переведенные, переделанные и оригинальные, — непременная принадлежность русской сцены 1830–1840-х годов; огромный успех выпал на долю его «Велизария» (1839). Драмы Ободовского, профессиональные, написанные с хорошим знанием сцены, однако не свидетельствовали об оригинальности дарования и наряду с драмами Кукольника и Полевого трактовали преимущественно мелодраматические и официально-патриотические сюжеты. Столь же официально-патриотический характер носят и его поздние литературные выступления; значительное количество поздних его стихов осталось в рукописи [186] .

186

См.: И. Кубасов, Платон Григорьевич Ободовский. — «Русская старина», 1903, № 11, с. 353; Б. М. Городецкий, Платон Григорьевич Ободовский. — «Исторический вестник», 1903, № 12, с. 987.

293. УТРО [187]

Мглистое небо слилось с Океаном, Скалы подернуты синим туманом. Месяц мелькает в густых облаках Тихо и плавно, как лебедь в волнах. Дремлют поляны, волнуются ивы, Древняя роща во мраке шумит. Ветр-пробудитель крылом прихотливым Лип ароматных верхи шевелит. Вот прояснились зарею поляны,— Жизнь разлилась по росистым цветам. Сплыли со скал голубые туманы, Розовый свет пробежал по скалам. Вот на румяном краю небосклона, Слитого с гладкой поверхностью вод, Выплыло солнце из влажного лона. Тих, животворен светила восход. О благодетельный зодчий вселенной! Виден ты нам из величья чудес. Ты разостлал над землей пробужденной Рдяное утро, как пышный навес. Боже! ты солнца незапным сияньем Наших очей не хотел ослепить, — Сон пробуждая денницы мерцаньем, Слабые вежды помог растворить. Солнцу подобно из тьмы Вифлеема Жизни светило взнеслось над землей Нас провести к вертограду эдема, Дух окропляя небесной росой. Алой деннице на Праге Востока Дивных пророков подобен восход. Все, разгоняя туманы порока, К сретенью бога будили народ. Солнцу подобно горит над вселенной Веры светильник, владыкой возжженный, Свет разливая на наши сердца, Путь озаряет к селеньям отца. 1823

187

С берега Финского залива.

294. ПАДЕНИЕ ИЕРУСАЛИМА

Иерусалим, печален образ твой! Иль туча божеского мщенья Нависла над твоей главой С перуном грозным разрушенья? Ужель грядет на Суд разгневанный Владыка? Ужель палит тебя горящий лик его? Нет, нет, не узришь ты божественного лика! Он скрыт от взора твоего. Врага ополчая, каратель незримый Развеет преступных Иакова чад, Как пепел, грозой по полям разносимый, И с треском рассыплется царственный град. Суд близок! трепещет Салим нечестивый, Предчувствие казни Смущает его. Всклубилися волны Морей чужеземных, Средь парусов белых Сияют орлы [188] И, крылья расширя, Горят нетерпеньем Израиля сердце В когтях растерзать. Иерусалим, Иерусалим, Колосс, до неба вознесенный! Со всем величием своим Ты сгибнешь, Римом поглощенный. Сион! гнев божий над тобой! Тимпан твой смолкнет сладкозвучный, И припадет к земле главой Левит Иеговы злополучный. Падет пред Римом гордый град! Орел взлетит на верх Сиона И устремит свой алчный взгляд На пепел царства Соломона. Ожесточенный раб, прибегни к покаянью! Израиль, обратись к престолу Судии! Воззри на небеса, верь казни предвещанью [189] , О горе! сочтены Иеговой дни твои! Воззри, в полночной тишине, Предвестник божеского мщенья, Меч грозный в тучах и в огне Висит над чадом отверженья. Внимай — скрыпят столпы Кедровы, Врата святилища Иеговы Незримой, мощною рукой Разверзлись в полночь пред тобой. Свет райский воссиял… из облак фимиама Невидимых устен раздался гневный глас: «Изыдем!» — Дрогнул храм, огнь жертвенный погас, Оставил Саваоф чад злобных Авраама. Израиль, ты богом отвержен всесильным! Не жди ко спасенью господних чудес; Ни

жертвою тучной, ни гласом умильным Отца не сзовешь с омраченных небес. Зри — пылает дивный храм, Римский меч сверкает в дыме; Тит во граде. «Казнь рабам!» — Раздалось в Иерусалиме. На стенах, по стогнам кровь… Грудой тел Кедрон стесненный Плещет пеной обагренной, Выступя из берегов. Иерусалим, Иерусалим, Печать носящий отвержения,— Ты пал нечестием своим, Сбылись господни предреченья. Прославлен Вышний в небесах! Салима крепкий щит распался, Святыни храм повержен в прах — На камне камень не остался. Пред Римом пал надменный град! Орел взлетел на верх Сиона И устремил свой алчный взгляд На пепел царства Соломона. 1823

188

Римские знамена.

189

О сих предзнаменованиях казни иудеев говорит Иосиф Флавий.

295. ПЕСНЯ АЛЬПИЙЦА

Раскинулся плющ, как зеленая ткань, По скатам Монблана седого, Мелькает над бездной пугливая лань При кликах ловца молодого. Бывало, играл я по воле стрелой; Душа охладела — и лук обессилел с охладшей душой! Свирель пастуха пробудилась в горах, В долинах звучат колокольчики стада, Алеют снега на угрюмых скалах, И радужно блещут струи водопада. Бывало, свергался я с гор, как река; Душа охладела — и быстрые ноги сковала тоска. И кто ж благотворный огонь погасил, Которым душа согревалась? Кто в сердце убийцу-тоску поселил? С ним радость давно ли раззналась? Мой друг! ты погаснул, и с жизнью твоей Погасло светило моих лучезарных, безоблачных дней. Я помню, как с другом, при трелях рожка, За робкой козой беззащитной Летел со скалы на скалу в облака, Как горный орел ненасытный. Лавина с синеющих льдов сорвалась, Гремящая, с другом в бездонную пропасть стрелой унеслась. С тех пор не отраден семейственный круг, С тех пор опостыла долина. Блуждаю в горах, где покоится друг, Где в бездне белеет лавина. Тоской безутешной томясь, одинок, Я в бездну закинул с душою моей несогласный рожок. 1823

296. СЕРБСКАЯ ПЕСНЯ

«Стройно ты выросла, дева прекрасная, Стройно ты выросла, дева моя! Мирно растя средь поляны душистыя, Дева, на что устремляла ты взор? Иль на высокую ель величавую? Иль на платан, возносящий чело? Иль на соседнего юношу статного?» — «Юноша милый, отрада моя, Я не глядела на ель величавую, Ни на платан, возносящий чело, Ни на соседнего юношу статного, Вечно глядела я, друг, на тебя». 1825

297. ПЕРСИДСКИЙ ВЕЧЕР

Знойный день не пламенеет На прозрачных небесах; Погляди, — лазурь темнеет, Звезды искрятся в водах, Дремлют белые сирени, Не колышется ясмин; Погляди — густые тени Потянулись средь долин, И в гостиницах Шираза Сонных персов не живит Звук чудесного рассказа И кальян не веселит. Все уснули за шербетом На узорчатых коврах; Вот взошел над минаретом Месяц в сребряных лучах. Поспешим на гроб Гафиса [190] , Фатьма, рай моих очей, Чу — под сенью кипариса Там вздыхает соловей. Там, при трелях песнопений, Быстро вечер пролетит И поэта кроткий гений На ночь нас благословит! <1826>

190

Персидский поэт, которого могила находится близ Шираза.

298. РУССКАЯ ПЕСНЯ («Ты не плачь, не тоскуй…»)

Ты не плачь, не тоскуй, Под окном не сиди, На дорогу не гляди, Из далекия сторонки Друга милого не жди. Слышишь — трубы звучат… Пыль всклубилась вдали. Из чужбины притекли Со знаменами отчизны Вои русския земли. Их сверкают щиты, Так же знамя шумит, Что же грудь твоя дрожит? Ах! под знаменем кровавым Милый друг твой не стоит. Сокрушили его Вражьи копья, мечи! Пред иконою в ночи Ты не жги до бела утра Воску ярого свечи. Ты не плачь, не тоскуй, Под окном не сиди, На дорогу не гляди, Из далекия сторонки Друга милого не жди! <1826>

299. ОТВАЖНЫЙ ПЛОВЕЦ НА ЧУЖБИНЕ

Аллегория [191]

(Посвящается Н. И. Б.)

Обновлю челнок надежный, В Океан пущусь безбрежный… Тесный пруд наскучил мне — Полечу к родной стране! Мрачен брег чужого края, Сердце рвется на Восток, — Там страна моя родная! Окрылися, мой челнок! Ночь на бездну вод наляжет, — Кто мне верный путь укажет? Для весла достанет сил, Много на небе светил! Все они горят, сверкают, Волны моря осребряют, Манят нас лучом своим, — Я не буду верить им! Совратят с пути прямого, Заведут к чужим брегам, — Слаще воздуха родного Есть ли что на свете нам? Воссияй на небе чистом, Мне знакомая звезда, При твоем луче сребристом Я браздил стекло пруда! Лежа в лодке, я качался, Звездным небом любовался, На равнине голубой Ты играла предо мной! Будь вожатым, луч отрадный, Озаряй мои стези, По стеклу пучины хладной Нитью тонкою скользи. Развернулся парус белый, Волны плещут о челнок, — Полечу с душою смелой Прямо, прямо на Восток! 1827

191

Аллегорическое изображение поприща Поэзии.