Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

322. ОПАСЕНИЕ ИЗЛИШНЕЙ ЛЮБВИ

Два дни я с милою в разлуке, И вот любви ее порукой два письма: В одном она, предавшись скуке, В тоске по мне сходя с ума, Твердит, что уж со мной рассталась больше году; В последнем — что меня не видит уж сто лет, — Ну, если день еще пройдет, Ведь скажет, может быть, что не видала сроду. <1827>

323. СОВЕРШЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Другого

мысль проникнуть сразу, Себя уметь скрывать всего, Смеяться, плакать по заказу, Любить и всех и никого, Льстить и ругать попеременно, Лгать и обманываться век — Вот что зовется совершенный В понятьи светском человек. <1827>

324. К ДРУЖБЕ

О Дружба! лучший дар всещедрых к нам богов! Ты наполняешь жизнь весельем безмятежным И, не изменчива, как резвая любовь, Под старость дней еще живишь участьем нежным; Ты золотой осуществляешь век, Спрягая с постоянством счастье, И, если б сохранил невинность человек, Ты б называлась — сладострастье. <1827>

325. МЫСЛЬ АРИСТИППА

Родится человек, умрет, Умрет и больше не родится. Что прошлого жалеть, грядущего страшиться? Вчера прошло и не придет, Дождемся ль завтраго? Сей день нам дар судьбины; Кто с наслажденьем жил, тот тайну жить постиг, — Так поживем же краткий миг Между рожденья и кончины! <1827>

326. КОРСАР И ЗАВОЕВАТЕЛЬ

Разбойником назвал Корсара обладатель Ста сильных кораблей. Тот молвил: «Власть твоя: С суденышком — разбойник я, А с флотом — ты завоеватель». <1827>

327. ДОГАДЛИВЫЙ ХОЗЯИН

Зимою пятый час, а свечи жечь пора. Соседа Климыч ждал, сам вышел со двора; Но, уходя, мелком на притолке оставил: «В шесть буду, подожди меня». Сосед шутник внизу прибавил: «А если не прочтешь, так высеки огня». <1827>

328. ВЛАСТЬ КРАСОТЫ

Власть красоты, увы! сильнее всех властей: Я глупостью считал гнев греков, казнь Пергама, Глупцами Гектора, Ахилла и Приама, Гомера ж, певшего их глупость, всех глупей. Я не любил еще; теперь, влюбясь в Глицеру, Решиться для нее на всё готов я сам: Всё вижу иначе, дивлюсь певцу Гомеру, Все правы — и Ахилл, и Гектор, и Приам. <1827>

329. ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

Безостановочно

в стекле пересыпаясь, Сколь убедительно лесок сей учит нас, Что так и жизнь уходит, сокращаясь, И с каждым днем к нам ближе смертный час. О, слабый человек! что дни твои? мгновенья! В сем кратком поприще скользишь ты каждый шаг; Не примечая, в гроб стремишься с дня рожденья; Из праха созданный, рассыплешься во прах. <1827>

330. МЕРА ЖИЗНИ

Существованье человека Часами радостей сочтя, Ничтожество познаем века И в дряхлом старике — дитя. Будь кратко поприще земное, Лети лишь в счастьи и в покое Станица легкокрылых дней; Мой выбор без предубеждений: Жизнь измеряется верней Числом не лет, а наслаждений. <1827>

331. ИСТОРИЯ ПЯТИ ДНЕЙ

Открыться Лидии не смея, Я в первый день ее любил; Назавтра, несколько смелее, Ей тайну сердца объявил; День ото дня нетерпеливей, Назавтра руку ей пожал; Назавтра, прежнего счастливей, У милой поцелуй сорвал; Назавтра, миртами венчанный, Я осчастливлен был вполне; Но в тот же день, непостоянный, Я пожалел о первом дне. <1827>

332. ЭПИЛОГ

Счастлив, кто на чреде блестящей, Водимый гением, трудится для веков; Но змеи зависти шипящей Тлетворный точат яд на лавр его венков. Я для забавы пел, и вздорными стихами Не выпрошу у Славы ни листка, Пройду для Зависти неслышными шагами И строгой Критики не убоюсь свистка: Стрела, разящая орла под облаками, Щадит пчелу и мотылька. <1827>

333. АКЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

Вплывя в пространный круг сухого океана, Повозкой, как ладьей, я зыблюсь меж цветов В волнах шумящих нив, в безбрежности лугов, Миную острова багряные бурьяна. Уж смерклось, впереди ни тропки, ни кургана; Ищу на небе звезд, вожатаев пловцов: Там блещет облако — то Днестр меж берегов, Там вспыхнула заря — то фарос Акермана. Как тихо! подождем! мне слышится вдали, Чуть зримы соколу как вьются журавли, Как легкий мотылек на травке колыхнется, Как скользкой грудью змей касается земли: Пределов чужд, в Литву мой жадный слух несется… Но едем далее, никто не отзовется. <1827>