Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

3

Вот хлынули свирепые дружины! Под тяжестью стеснившихся полков Сгибаются широкие равнины! Белеет ряд бесчисленных шатров! И крик людей! и топот лошадиный! Проснулся гул вдоль дремлющих лесов! Над Киевом простерся мрак боязни, Уныли все и ждут небесной казни.

4

Я вижу вдруг погибельную сечь! Там быстрая стрела сквозь воздух мчится! Там падает, свистя, несытый меч! Там палицей тяжелый шлем дробится! Там голова летит с широких плеч! Там бледный труп в крови с коня валится! Повсюду страх, и стон, и треск, и вой, И льется кровь обильною рекой.

5

Вот Муромец Илья, герой могучий, На удалом коне своем летит; Ни зной, ни мраз, ни дождь, ни гром трескучий — Ничто ему препоны не творит; Чрез цепи гор, чрез степь, чрез лес дремучий За славою без страха он летит: Там злобных ведьм, там леших истребляет, Там

яростных гигантов побеждает.

6

Проснись, проснись, прекрасная княжна! Уже близка минута избавленья! Напрасна злость седого колдуна, Напрасны все злодея покушенья. И черная наука не сильна Пред витязем, любимцем провиденья! Ликуй, герой! враг злобный усмирен И подвиг твой любовью награжден!

7

Уже бегут полки иноплеменных, Как стадо птиц пред грозною зимой. У молкнул гром, и после бурь военных Светлеет мир над Киевской страной,— И в гриднице чертогов позлащенных Пирует князь с дружиной удалой, И громкий звон серебряных стаканов Мешается с цевницами баянов.

8

Но что с тобой, о муза, удержись! Куда тебя умчало восхищенье? Хоть ты друзей немного постыдись! Ты о себе худое дашь им мненье,— Они тебя послушать собрались, А ты кричишь, как дура, в исступленье: «Вот там! вот здесь! я вижу то и то!» Но ничего не видит здесь никто.

9

Сядь лучше здесь на канапе широком, Чем лезть на верх крутых Парнасских гор; Друзья все ждут в молчании глубоком И, на тебя вперивши робкий взор, И повести не смеют даже оком: Начнем же им рассказывать свой вздор!.. Но берегись излишнего болтанья, Чтоб их глазам не навести дреманья.

305. <ОПИСАНИЕ САДА>

Он сходит в сад. Прелестный край Его восторгом наполняет: Он в восхищении считает Себя перенесенным в рай. Там лето пламенное купно С прелестной царствует весной, И, мнится, для зимы седой То место вовсе неприступно. Там рощи кедров, пальм, дубов, Лимонных, миртовых дерев И золотых акаций сени На мягкий луг кидают тени. С веселым шумом вдоль лугов Потоки резвые сверкают — То скаты бархатных холмов Струей ленивой обмывают, То вдруг уходят в тень дубов, То вновь из мрака выбегают И льются в чистый водоем, Где рыбы редкие стадятся И чешуею серебрятся. Шумя серебряным столпом, Встают в куртинах водометы, Пред солнцем выгнувшись серпом, Прекрасной радугою блещут И, рассыпайся дождем, Алмазы, перлы долу мещут И рдеют пурпурным огнем. На долах, на холмах, под тенью Беседки светлые стоят И к мирному отдохновенью Своею пышностью манят; Отражена во влаге ясной, Дерновых островов гряда Сияет зеленью прекрасной На гладком серебре пруда, Как ряд каменьев изумрудных; Хор птиц неведомых и чудных, То в синеве небес кружась, То в темной зелени таясь, Пространство пеньем оглашают, И с ними страстный соловей, Певец любви и красных дней, Свою мелодию сливает; Душистый вешний ветерок, Как дух бесплотный, повевает: То тронет спящий ручеек И зарябит хрустальный ток, То шепчет в зелени дубравы Или, слетевши на лужок, Лобзает розы величавы Или смиренный василек. Но более всего дивило, Что сад был так расположен, Что вовсе неприметно было — Искусство ли его садило Или природой создан он. 1820–1824

П. П. ШКЛЯРЕВСКИЙ

Павел Петрович Шкляревский родился 15 января 1806 года в г. Лубны Полтавской губернии в семье священника [194] . На одиннадцатом году мальчик был отправлен в Петербург, к дяде, который дал племяннику хорошее воспитание и образование, сначала дома, а потом (в 1823–1827 годах) в петербургской (впоследствии 3-й) гимназии. Здесь Шкляревский начинает писать стихи; хорошо владея несколькими древними и новыми языками, он переводит Салиса, Маттисона, Гете, Шиллера, Клопштока, Байрона, В. Скотта. Его первые Печатные выступления относятся к 1823 году; несколько его стихотворений А. Е. Измайлов поместил в «Благонамеренном» (1823), «Календаре муз» (1826 и 1827) и «Невском альманахе» (1826); одно появилось в «Северных цветах на 1827 год». В гимназии Шкляревский сблизился с будущим историком М. С. Куторгой, издавшим впоследствии посмертный сборник его стихов; в 1827 году оба они поступили в Петербургский университет (Шкляревский на философско-юридическое, Куторга на словесное отделение), а в следующем году в числе других соискателей были направлены в Дерпт, в Профессорский институт. Здесь Шкляревский ревностно возобновляет прерванные занятия; его успехи в изучении филологии и философии высоко оцениваются профессорами; однако уже в 1829 году он заболевает и 5 июля 1830 года умирает от туберкулеза легких.

194

Е. А. Бобров, Жизнь и поэзия Павла Петровича Шкляревского. — «Сб. Учено-литературного общества при императорском Юрьевском университете», Юрьев, 1909, т. XIV, с. 18.

До нас дошло около трех десятков стихотворений Шкляревского, главным образом переводных; в стихах этих уже успели определиться некоторые особенности своеобразной и оригинальной поэтической манеры. Шкляревский не следует эпигонам элегической поэзии 1820-х годов, — он тяготеет к философской символике и усложненной и несколько абстрактной образности. Современники не без основания замечали в его стихах мистический оттенок, в частности идущую от немецкой поэзии и Жуковского идею двоемирия («Детство»). Характерны для него и эсхатологические мотивы, которые получат затем развитие в русской поэзии 1830-х годов. Представляют интерес и архаизаторскис тенденции Шкляревского, несомненно идущие от увлечения этимологией: намеренное и постоянное обращение к славянской лексике — у него не только следование традиции «высокой поэзии», но и попытка отыскать

новые и необычные экспрессивные средства путем обнажения этимологических связей слова и разрушения его привычной ассоциативной сферы; отсюда его смелые и непривычные неологизмы, несколько напоминающие словотворчество Языкова («Пляска», 1826; «К другу», 1827, и др.).

306. ФИАЛКА

Где гибкий орешник сплетается с ивой, Фиалка под сенью ветвей Цветет, помрачая красою стыдливой Цветы и садов и полей. Как нежно листочков лазурных блистанье Под каплей жемчужной росы; Но видел я очи: нежней их сиянье Сквозь чистую перлу слезы! Едва загорелось дневное светило — И высохла в листьях роса, — Не долей блестела в очах моей милой Разлуки печальной слеза. 1824

307. ПЕВЕЦ

Из Гете

«Что слышу, на мосту звучит? Чьи клики пред вратами? Да своды замка огласит Та песня перед нами!» — Так царь воскликнул — паж летит; Примчался паж — царь говорит: «Впустить в чертоги старца?» «Приветствую тебя, собор Героев и прелестных! Что зрю? Се звезд несчетный хор! Се вождь светил небесных! Се красоты и славы храм!.. Смежитесь, очи; здесь не вам, Дивяся, восхищаться». Певец склонил на арфу взгляд; Коснулся струн — бряцают. Отвагой рыцари кипят, Ланиты дев пылают. Умолк. Царь услажден игрой — И цепью повелел златой Украсить выю старца. «Не мне дари ты цепь сию! Цепь — рыцарям могучим: Их копья не страшат в бою, Треща, как лес дремучий! Цепь канцлеру златую дай: Под бременем забот — пускай Еще златое носит. Подобно птице я пою, Что на ветвях витает; И песнь моя — за песнь мою Богато награждает. Просить дерзну ли об одном? Вели кипящую вином Поднесть златую чашу». Он взял — и осушилось дно. «О, сладостный напиток! О, благо дому, где вино — Даров небес избыток! В день счастья вспомните певца И столь же пламенно Творца, Как вас певец, прославьте». 1825

308. ПЛЯСКА

Зри, как быстро четы волною игривой кружатся, Чуть досязая земли резво-крылатой стопой! Тени ли зрю я воздушные, свергшие тела оковы? Эльфы ль в сияньи луны светлою цепью плывут? Как, зефиром колеблемый, дым струится летучий, Словно в сребристых зыбях легкий колышется челн, Скачет, топочет стопа под сладостный лад переливов; Рокот, бряцание струн живость вливают в тела. Вот, как будто стремясь расторгнуть цепь хоровода, Там в стеснившийся ряд мчится отважно чета. Быстро пред ней расступается ход, исчезая за нею; Словно волшебным жезлом вдруг заграждается путь. Мигом от взоров она потерялась; в смятении диком Гибнет пленительный строй, двигаясь, рушится мир. Нет, там ликуя несется она; развивается узел; Лишь в измененной красе вновь учреждается чин. Рушася вечно, зиждется вечно, вращаясь, творенье; Тайный закон естества правит игрой перемен. Но отчего же, вещай, непрестанно зыблются лики И в движеньи существ царствует вечный покой? Всяк — владыка, свободен, лишь сердца внушенью подвластен И скоротечно спешит общей, известной стезей? Хочешь ли знать? То устав Гармонии — мощной богини: Дружною пляской она буйный смиряет скачок; Как Немезида, златой сладкозвучья уздой укрощает Дикую радость души, пылкий, кипящий восторг. Или вотще для тебя рокочет музыка вселенной? Иль не чарует тебя стройного пенья поток? Ни восхитительный лад, согласие чудное тварей, Ни круговой хоровод, плавно в пространствах небес Светлые солнцы вратящий на поприщах, смело извитых? Меры, хранимой в игре, в действиях ты не блюдешь. 1826

309. К ДРУГУ

(Во время грозы)

Пусть с ужасом бледным порок боязливый В ущелия темных вертепов летит И мщенья трепещет судьбы справедливой, Что в пламенных тучах по небу парит. С высот осененная мощной рукою. То бурю кротящей, то вержущей гром. Стоит, как в сиянии дня, под грозою, Осклабяся, Доблесть с подъятым челом. В перунах, секущих померкшие своды, В борющихся вихрях, в стенаньи дубров Ей слышатся те же глаголы природы, Как в шорохе зыблющих злак ветерков. Изрыто пременами поприще света; Несчетно виется на оном путей; Но вечна одна провидения мета: Виются стези — и сливаются в ней. Всеобщее благо равно пламенеет В светилах, над синим эфиром горит, Как в розе нагбенной росою алеет Иль в нежных малиновки трелях звучит. Вовек да не тмит, о мой друг незабвенный, Души твоей светлой мечтательный страх: Эгидой ума от тебя отраженный, Пускай он гнездится в растленных сердцах. Да нежно хранит тебя горняя сила И дни твои в радужном блеске текут; Да ангелы окрест лазурные крила, Как сень, над главою твоей распрострут. Когда по безбрежным пучинам творенья Последний прокатится рокот громов, Расстроит согласные звезд песнопенья И мертвых воздвигнет под склепом гробов,— Спокойно да узришь с отрадой священной Конечную бурю, сквозь вихри огня, Сквозь пепел и дым, по обломкам вселенной, Ведущую в свет невечернего дня! 1827