Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

Тасс

Ни госпиталь Санкт-Анны, ни вражда Альфонсова, ни злая зависть света, Феррара вся — вселенная — поэта Не убедит! Я не был никогда Безумным, верь: в безумном заговоре Против меня Италия моя! Мои враги — о стыд! — мои друзья Согласны все в жестоком приговоре — Свести меня с ума — и, Мансо, ты! Смотри: мой взор — блестит ли он безумьем Иль выспренним, божественным раздумьем? Ты побледнел: исчадью темноты Несносен свет! Не покушайтесь снова На гения! два громоносных слова, Единый взмах его орлиных крыл — И он вам в грудь вонзит когтей кинжалы! Меня ль включить в темницы и подвалы К юродивым, как в темный мир могил; Меня ль убить хотите гневом сильным И рубищем изодранным и пыльным Одеть на смех — о варвары!.. Сейчас Я храмину твою покину: тоже Считаешь ты меня безумным… Боже!

Мансо

Смири свой гнев несправедливый, Тасс! Ты душу мне обидою потряс; Остановись! ты ль ненависти черной Не различишь от дружбы непритворной? Безумным счел тебя Альфонсов двор — Ты награжден всемирным удивленьем; Ты отплатил ему великим мщеньем: Их

имена в поэме дивной стер — И их сразит проклятие потомства! Клянусь: к тебе друзья без вероломства! Наперерыв Великого зовут — И счастлив тот, кто делит с ним приют! И я к тебе любовию прикован; Как некий бог, ты обладаешь мной, Пересоздал меня, поэт святой! Где дышишь ты, там воздух очарован И вьются там прелестные мечты: Эрминия, Клоринда и Армида, Три грации бессмертной красоты!.. Тяжка, мой друг, от Тасса мне обида! Моей тоской ты умилился, ты Останешься: улыбкою ланиты Оживлены. Неаполь знаменитый, Предел небес, ниспадший долу рай, И Павзилип, и гордый вид волкана, Сорренто брег, зерцало океана, — Останься, Тасс: взгляни и оживай!

Тасс

Прости меня за муки и за слезы В стенах тюрьмы: ожесточен твой друг!

Мансо

Но удаляй мучительные грезы; Собой дари почаще мирный круг Своих друзей; забудь тот чудный дух — Он гения игривое сотканье, Призрак еще творимого тобой! Ты не держи беседы с ним ночной: Умножится душевное страданье!

Тасс

Не говори: ты не видал его! Со мной побудь; сегодня добрый гений Опять придет — невольно ты колени Согнешь пред ним!.. не знаешь ты всего! Когда б ты знал! Но что же? Без боязни Откроюсь в знак доверчивой приязни; Я расскажу, ты тайну сохрани: Она свята!.. мы, кажется, одни? В глазах людей причудливый и странный, Безумен Тасс!.. Сей дух, как гость нежданный, Явился мне в златые счастья дни — И он стоял в таинственной сени, Во светлую одежду облеченный. Позвал меня… он мне в лицо дохнул — Повеял жар по членам… исступленный, Прошедших лет я слышал ратный гул — Сей мир померк, другой рассвел… яснее… Вспылала мысль во мне об эпопее! Среди забав, средь свадебных пиров Альфонсовых я слышал духа зов — Я дал ответ… все, слушая, не знали, Что было то: их устрашил мой взор! Но гений сей порой был дух печали… Жестокий! он пресек мой разговор И страсти миг с прелестной Санвитали… Меня сразил немой его укор! Не утолив во мне душевной жажды, Он множил огнь любви другим огнем; Меня терзал!.. Он из Феррары дважды Увлек меня таинственным путем К моей сестре, пока придворных злоба Еще певцу не докопала гроба. Я заключен был в смрадный гроб тюрьмы — И он со мной, сопленник добровольный, Восторга свет творил средь грустной тьмы, Дарил меня в темнице жизнью вольной — И как друзья, как братья жили мы! Ерусалим жестоко растерзали! О, если б вы, бесчувственные, знали, Что я свой ум, восторг и сердца пыл, Весь огнь души на искры раздробил, Чтоб всякому в Ерусалиме слову, По искре дав, дать светлую обнову! Что всякий стих — частица жизни, мной Средь тайных мук вам отданной… не вся ли Утрачена? Недуг лишь роковой Остался мне… Когда б вы это знали! Я слышал весть: темницы слабый свет Темнее стал, и гнев мой вспыхнул юный, И на судей подъял свои перуны — Но он сказал заботливо: «Нет, нет!» И стихнули бушующие струны, И скромен был, как девство, мой ответ!

Мансо

Певец! вполне тебе мы знаем цену: Такой ответ от преданного плену Бессрочному — от Тасса из тюрьмы — Он удивил… рукоплескали мы! Ты совершил великий подвиг; ныне Под лавром спи в отеческой долине; Не признавай могущества духов! Живи с людьми: мой глас — отчизны зов! Я именем всего молю, что свято, Забудь о нем! ты страждешь, о Торквато!

Тасс

Умолкни, друг: его не знаешь ты! Торжественной ему ты клятвы не дал, Его святых объятий не изведал, Не созерцал живящей красоты! Он грудь твою палил ли чудным взглядом? Тебя, хоть раз, кормил ли сладким ядом, Восторгами и вечности земной Желаньем?.. Нет!.. я клятвы не нарушу! Но чудный дух, подумай, кто такой? Не трепещи, скажу: за лавр святой Я демону искусства продал душу… Я продал всё — и стал его рабом! Волнуемый его дыханьем чистым И крест неся, златой, с живым венцом, Бреду, несусь к вершинам гор лучистым — И, разума не слыша укоризн, Не чувствую, безумно упоенный, Что он, как бог громов воспламененный, По молниям истощевает жизнь Моей души, сей тучи вечно-бурной — И наконец со мной простясь пред урной — Но что! пришел обетованный час… То шум его шагов… вот он!

Мансо

(трепеща)

О Тасс! <1828> г. Севск

387. ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ

Меня недуг измучил беспокойный; Я памяти лишался… Кто-то, мне Неведомый, в разгоряченном сне Тогда предстал: то юноша был стройный, Таинственный и чем-то неземной — Но бледною был страшен красотой! И кипарис и траурные розы Вились венком в распущенных власах, И, яркие, сияли на листах Иль крупные жемчуга, или слезы! Его покров — густая тьма ночей, И крест златой в деснице! Взор очей Разительной казался мыслью, чудным Его души перуном иль лучом Из горних мест! Я робкий взгляд на нем Остановил — и жизнь дыханьем трудным Чуть веяла в груди моей… Я знал, Я чувствовал: он смерти ангел черный! И смерти страх по сердцу протекал, И жар меня томил и мраз тлетворный! Он мне поднес священный крест: с креста Какой-то огнь потек в мои уста, Пронзительный, но чудно-благотворный,— И засветлел внезапно гений черный: Венок из роз, как звезды, вкруг чела, Лицо горит румяною красою! Как облако, над ним летает мгла, И радуга над гордою главою Торжественно сгибается… С рамен Слетел

покров — и улыбнулся он И, крылия златые развевая И крыльями шумящими махая, Вспорхнул, исчез в сияньи… Вкруг меня, Как море, блеск; бежали тени ночи, И эмпирей восторгов и огня Меня слепил… с трудом прозрели очи: В них ударял восход светила дня. <1829>

388. ВЕСТАЛКА

Скромно очи потупляя, Легкой грации милей, Шла весталка молодая — Гордый ликтор перед ней «Дай дорогу! — восклицает. — Деве Весты дай пройти!» Это имя совращает Племя Ромула с пути. Рвенье чистое ко благу Сильной родины храня, Уважают за присягу Жрицу вечного огня: Жрица девствует, и строго Ей любить воспрещено; Слава жрице! власти много Ей в возмездие дано! Сходит дева роковая С Капитольского холма. Слышен дальний шум — густая Появилась черни тьма: Много ликторов пред нею — Повелительно кричат И на лобную Тарпею Осужденного влачат! Приближается тревога… Кто ж несчастный? Вот! на нем Широка, богата тога, Свеж и молод он лицом! Он погибнет смертью жалкой, Рано к теням низойдет! Всё утихло вдруг… Весталкой Остановлен смертный ход. Чернь безмолвно встрепенулась, Как торжественно рукой Дева милая коснулась Бедной жертвы молодой: «Невзначай тебя сретаю: Да исполнится закон! Я весталка — я спасаю! Скиньте цепи — он прощен!» К бурным чувствиям готовый, Вопит радостный народ; Распадаются оковы, Дева далее идет — Ветр играет багряницей, Ризу белую клубит… И спасенный вслед за жрицей С удивлением глядит. Тибр бушует; ночь глухая; В древнем храме тишина, И весталка молодая Пред огнем святым одна — В легкой тунике небрежной, В вольной прелести красы, И в повязке белоснежной, И распущены власы. «Скучно жить во храме Весты, И скучнее день от дня! Милых юношей невесты Трижды счастливей меня! Сердце бьется, чувства ноют… Я могла б любима быть! Я… но заживо зароют — Нет, не смею я любить! Квирис юный, мной спасенный! Честью, славой Рима будь! Но, фортуной возвышенный, Ты весталки не забудь! В лаврах ты знакомой жрице Пышно в сретение мчись — С триумфальной колесницы Ей приветно поклонись!» <1829>

389. МЕРТВАЯ КРАСАВИЦА

О боже! мертвая! Ко мрамору ланит Прилипнул взор мой: ангел милый, Ах! дева, розами осыпанная, спит — Не сном любви, но сном могилы! Лилея смятая! я стражду… то прилив Кипящей крови грудь стесняет, То смерти хлад в груди, и снова сердца взрыв По жилам пламень разливает! Я не видал тебя во блеске юных дней, Средь игр любви на солнце мая! Но, мертвая, ты жизнь зажгла в душе моей… Ах! что б ты сделала живая!.. Вострепенулся дух, разбилась урна — ты, Жилище духа под луною,— Но мысль о вечности над трупом красоты Светла, как небо над весною! <1829>

390. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР

Путешествуя ко гробу, Где почиет твой супруг, Позабудь мирскую злобу: Бог вдовице нежный друг! Покорись же провиденью, Сокрушенная сестра! Отдохни под дымной сенью Постоялого двора! Нет перины, нет служанки! Но отвыкнувшей от нег, Без кровати, без лежанки Будет сносен сей ночлег; Как-нибудь тебя пристрою: Есть подушка и шинель; Под иконою святою Постелю тебе постель! Спи, мой ангел злополучный! Для несчастнейшей из жен Непогоду жизни скучной Да заменит тихий сон! С верной трубкою сижу я, Одиноким стражем сна; Пью, мечтательно тоскуя, Чашу горского вина. Дни веселья миновались: Мы, в разгуле молодом, По-гусарски восхищались На девичнике твоем… Свадьбы день, твое венчанье, В спальне позднею порой Многошумное прощанье С милой девственной женой!.. Помню: в дымке белоснежной, (Будто было то вчера) Ты сидела, ангел нежный, У богатого одра! А сегодня — провиденью Так угодно! — ты, сестра, Бедно спишь под дымной сенью Постоялого двора! Магнетическою силой Поминальных дум моих Населю твой сон унылый Легким роем снов златых. Сны! для спящей радость ваша Да продлится до утра! Ну, прости, пустая чаша: Отдохнуть и мне пора! <1830>

391. 26-е МАЯ [236]

В дни соловья, во дни утех и цвета, Когда с небес слетают счастья сны, Есть празднество — великое для света: Как торжество, как лучший день весны, Мы празднуем рождение Поэта, Чьей жизнию мы все оживлены! Сей день богам в хвалу и честь мы ставим — Так! Гения сошествие мы славим! Давно ль еще, таинственный, как рок, С уставами ничтожной жизни в ссоре, По областям Поэзии он влек Сомненья век, блистательное горе? Как грозный дух, как бедствия пророк, Давно ль блуждал в эфирном неба море Неведомым, причудливым путем — Полночное светило с бунчуком! Но разлился живой рассвет с востока… Мадоны лик, как солнце, восходил — И веяли горе туманы рока В дыхании светила из светил! Сей чудный лик для нашего пророка Игрой лучей весь мир преобразил… И пролилась — в услышание света — Сиона песнь из звучных уст Поэта. 27 июня 1831

236

См. «Северные Цветы на 1830 год», стихотв. отдел, стран. 98, и сонет А. С. Пушкина: «Мадона».