Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

МИРЗА ФАТАЛИ АХУНДОВ (1812–1878)

НА СМЕРТЬ ПУШКИНА

Я сердцу говорил, глаз не сомкнув в ночи: — Хранитель тайников, свой жемчуг расточи! Зачем твой соловей умолк в саду весеннем, Не разглагольствуют, как прежде, турачи, Не прогремит поток речений превосходных? Встань, скороход-мечта, в далекий путь умчи! Смотри, пришла весна. В полях и на ложбинах Цветы, как девушки, под солнцем горячи. Бутоны алых роз пылают сладострастно. Фиалки ждут любви. Запенились ручьи. Вселенная полна желаньями до края. На самоцветы гор ударили лучи. А в сердце цветника, как падишах венчанный, Зеленый кипарис торжественно возрос. И в честь властителя пьют лилии и маки, Сверкают в чашечках тюльпанных капли рос. Поля украшены жасмином, и влюбленный Нарцисс глаза раскрыл, бессонные от грез. И в клюве соловья для всех гостей подарки, — Несет он лепестки ему внимавших роз. Разбухли облака, хотят пролиться ливнем. Зефир

предутренний мне запах трав принес. Все птицы на заре поют, щебечут, свищут: — Земля, зазеленей! Пришла твоя пора! Все принесли дары на торжище природы: У каждого нашлась хоть пригоршня добра. Тот блещет красотой, другой вздыхает томно. Повсюду пляски, смех, веселая игра. Все празднуют весну, блаженствуют, ликуют — Так беспечальна жизнь, так молодость щедра. Или не в силах ты от сна очнуться, сердце, Лишилось радости, не ценишь красоты. Не хочешь на земле прославиться стихами, Желанья погребло, забыло все мечты? Бывало, в поисках заветных рифм-жемчужин В бездонные моря ныряло смело ты, Ты украшало мысль сравненьем драгоценным, И ожерелья строк низать умело ты. Откуда же сейчас твой беспросветный траур, Так онемело, так окаменело ты? — Мой друг единственный, — мне сердце отвечало, Оставь меня в тоске, не говори со мной! О, если бы забыть, как мотыльки забыли, Что зимний ураган не медлит за весной, — Вручило бы я меч наезднику-поэту, Благословило б в путь за славою земной. Увы, я знаю все о вероломстве рока, Я чувствую конец неотвратимый мой. Так пташка видит сеть и знает, что погибнет, И все ж, безумная, несется по прямой. Что нашей славы гул, что похвалы за доблесть! Проглочен отзвук их бездонной быстриной. Не думай о мечтах! С мечтателями круто Рок расправляется. Он судия дурной. Ты помнишь Пушкина, забывчивый! Ты слышал, Что Пушкин всех певцов, всех мастеров глава. Ты помнишь Пушкина, о чьих могучих строфах Из края в край неслась стоустая молва. Ты помнишь Пушкина. Как жаждала бумага, Чтоб он чертил на ней крылатые слова! Сверкающий узор той речи переливной Изменчив, словно крыл павлиньих синева. Чертог поэзии украсил Ломоносов, Но только Пушкин в нем господствует один. Страну волшебных слов завоевал Державин, Но только Пушкин в ней державный властелин. Он смело осушал тот драгоценный кубок, Что наполнял вином познанья Карамзин. Пусть Николай царит от Волги до Китая, Но покорил весь мир лишь Пушкин-исполин. Как дорог лунный серп для путников Востока, Так дорог лик его для северных равнин. Ни небесам семи, ни четырем стихиям Такой неведом был необычайный сын. Но, как родившие жестоко поступили С любимым первенцем, — в отчаянье внемли! Смертельною стрелой в избранника прицелясь, Путь крови огненной нежданно пресекли: Одною градиной по их приказу туча Роскошный сбила плод, и он лежит в пыли. Подул смертельный вихрь и погасил светильник, И кости бренные в подземный мрак легли. Своим кривым ножом садовник старый срезал Побеги мощные под корень у земли. И в череп, в дивную сокровищницу мысли, Как в черное гнездо, ехидны заползли. Весь соловьиный сад был в розовых бутонах — Там иглы-тернии из праха проросли. И птица вольная из клетки улетела. Потоки слез из глаз печальных потекли. Вся русская земля рыдает в скорбной муке, — Он лютым палачом безжалостно убит. Он правдой не спасен — заветным талисманом — От кривды колдовской, от козней и обид. Он в дальний путь ушел и всех друзей покинул. Будь милосерд к нему, аллах! Он крепко спит. Пусть вечно плачущий фонтан Бахчисарая Благоуханьем слез две розы окропит. Пусть в бейтах Сабухи Кавказ сереброкудрый Справляет траур свой, о Пушкине скорбит!

* * *

Откуда этот шум и крики, о чем галдит вокруг народ? Как будто два батмана корма молле сейчас недостает. Он крик тот поднял из-за денег, дошел тот голос до небес Быстрей, чем трубы Исрафила, — во славу таинств и чудес. О господи, он просит деньги? И потому-то — неспроста! — Повсюду ныне беспорядки, повсюду ныне суета. Мы с жалобой на эту жадность, не только мы, не мы одни — Все ангелы теперь в тревоге; о, как печалятся они! И зной, и засуха, и голод — с одной посмотришь стороны. Моллой раздутая тревога — с другой посмотришь стороны. Во всех углах земного шара, в Иране больше, чем везде, Народы облачились в траур, молла вещает: быть беде! На свете том однажды Страшный свершится суд, один лишь раз! Для нас же суд на этом свете — и каждый год, и каждый час, Как месяц махаррам подходит — молла виновен — судят нас.

АШУГ АЛЕСКЕР (1821–1926)

ГОШМЫ

* * *

Творец тебя создал в прекраснейший день, Мечты о тебе я на сердце ношу, От жажды сто ран на груди у меня, О, вылечи мне хоть одну, я прошу! В гранат твоих персей влюблен я давно, Мне днем от рыданий, как в полночь, темно. Как фениксу — жаждать огня мне дано, Сычей вместо соколов не выношу. Так плачь, Алескер, никого не виня. Я вижу, как феникс встает из огня. Глаза твои в горе ввергают меня, Лицо мое блекнет, я горько грущу…

* * *

Я выглянул как-то случайно в окно. Красавица тонкая мимо прошла, Подняв свои брови, пустила стрелу — И в кровь мне ресница любимой вошла. Увидел глаза голубые твои, И старые раны открылись мои. Я душу бы отдал во имя любви, Но ты, нетерпеньем томима, прошла. Едва лишь успел на тебя я взглянуть — И книгою горестей сделалась грудь. Просил Алескер: «Обо мне не забудь!» — Ты все-таки неумолимо прошла.

* * *

Желтеет колос, и краснеет мак, Ковром цветов весну встречали горы. Шах или раб, купец или бедняк — Их никогда не различали горы. Есть на вершинах снег для всех больных. Горят цветы, и мед томится в них. Все родники слились в живой родник, Тоску убьют в ее начале — горы. Весной в горах вода ключей светла. Народ пирует. Пляска весела. Для нас сыры, янтарные масла И мед цветов предназначали горы. Весной они — как щедрый, славный хан, А осенью — как зреющий баштан. Но первый зимний приходил туман — Свои одежды с плеч роняли горы. Порой дожди, порой туман седой — И путники дрожат перед бедой. Порой обвал смешает кровь с водой… О многом страшном умолчали горы. Парчу на холст сменивши в эти дни, Курились молча в вышине, одни. Пред шахами не гнули шей они, — Природной крепостью стояли горы. Сойдут кочевники с нагорий вниз. Завянут розы, и умрет нарцисс. Ты, Алескер, от грез любви очнись, — Иди, неси свои печали в горы.

* * *

Мне этой встречи не забыть. У родника На синеокую ханум упал мой взгляд. Пронзила стрелами ресниц мне грудь она, Краса ее вошла мне в кровь, как сладкий яд. Я дал ей знак, что не могу владеть собой, Что нежностью ее пленен и красотой. Смеясь глазами, покачала головой… Ее глаза! Как душу мне они томят! «Красавица, я Алескер… Скажи, как быть? Что делать мне?…» Она в ответ: «Меня забыть! Просватана, другого я должна любить». И тут я руки опустил, тоской объят.

* * *

Перед тобой повинен я: Что было правдой, ложью стало, И вот пуста душа моя, — Дорога бездорожьем стала. Взгляни — и мрак очей рассей! Сгораю от вины своей. Забудь обиды прошлых дней, — Ты ближе мне, дороже стала. Жизнь Алескер готов отдать Тебе, чтоб сердца не терзать!.. Где ж соколу теперь летать? И с куропаткой что же стало?

ХУРШИДБАНУ НATABAH (1830–1897)

БЫЛО БЫ ХОРОШО

Мой бог, как было б хорошо не знать, какой нам жребий дан Когда бы не было меня, познавшей горе и обман. Не знать, что нас с тобою ждет, каким огнем разлука жжет, Что страсть обоим принесет похмелья тягостный дурман. Я б не ослепла, дорогой, ты не стремился бы к другой, Не стал бы согнутой дугой мой, с кипарисом схожий, стан. Хочу, чтоб мне не довелось стирать росу горючих слез, — Им, став потоком, не пришлось впадать в соленый океан. Как хорошо не знать цветов, ни аромата, ни шипов, Не слышать вовсе соловьев в саду, что светом осиян. Как хорошо, чтоб я могла б не знать про Миср и про Кинап Не ведать, как Якуб ослаб, страдая от незримых ран. Не знать грядущей жизни ход, сырых зинданов мрачный свод Не видеть, как в пески уйдет, бренча, последний караван. Юсуфу, чья судьба тиха, чтоб не встречалась Зулейха, Не познавать вовек греха, которым век наш обуян. Жить не печалясь и стеня, а в озарении огня… Но это все не для меня, не для скорбящей Натаван.

РОЗА

Ты восхитительно свежа, полна благоуханья, роза. Непостоянная душа, неверное созданье, роза. Шип в сердце соловья проник, певцом оставлен был цветник. Бутон не дрогнул, не поник, вновь будишь ты желанье, роза. Но осень подошла в свой срок, был сорван каждый лепесток. И соловей стерпеть не смог, узрев твое терзанье, роза. Не слезы на лице моем, кровь жарким вспыхнула огнем, — И ночью думаю и днем я о твоем пытанье, роза. Я все о розе расскажу, но нужных слов не нахожу. Цветок я строго не сужу, — ты боль и трепетанье, роза. Бутон мучительно алел, он всех разжалобить хотел. Творец, терпенью есть предел, за что твое страданье, роза? В томленьях смертных соловья мне участь видится твоя, — Себя с певцом соединя, обречена заране роза. Ты кровь, что хлынула из ран, восхода розовый туман, Цвети всегда для Натаван, дари свое сиянье, роза!

НЕ УХОДИ

Превратив в руины сердце, так не в срок, не уходи. Тяжела с тобой разлука, путь далек, не уходи! Не могу с тобой расстаться, жертвой стать твоей вели. Стан мой сгорбила разлука, видит бог, не уходи! Мне светло с тобою было, тихий свет моих очей. Без тебя не видит солнце мой зрачок, не уходи! Милый, пусть твои несчастья на меня одну падут. Покидать меня не надо. Дай зарок — не уходи! До последнего дыханья буду плакать по тебе. Ум с тобою в разлученье изнемог, не уходи. Как я нянчилась с тобою! Я баюкала тебя. Я молю: теперь ты вырос, стал высок, не уходи! Я родных своих забыла, в небрежении друзья. Без тебя пустынны стали лес и лог, не уходи! При тебе светилась жарко роза сердца моего. Без тебя бутоны сникли, сад поблек, не уходи! Не смежай глаза, любимый, посмотри разок на мать, Застит меркнущее зренье слез поток, не уходи! Не ввергай в пучину скорби, пожалей меня, прошу, Натаван изнемогает. Мой сынок, не уходи!