Нет, не пасмурного солнцаЕле светит луч, мерцая —То в моём напеве искраУгасает золотая.Ибо ложному кумируЯ поверил в час сомнений.И ему слагал я гимны,Преклонив пред ним колени.И казалось – даже в скорбиЯ кумира не отрину.Но пропала вера эта,Словно канула в пучину.Рухнул идол мой могучий,Богом бывший мне когда-то,И теперь между собоюВ бой вступили бесенята.Чтобы мой оплот последний —Душу полную смятенья,Превратить в свою добычу,И терзать без сожаленья.Нет,
не пасмурного солнцаЕле светит луч, мерцая —То в пустыне мёртвой гаснетИскра жизни золотая.
«Страстью томим, в одиночестве…»
Страстью томим, в одиночествеГасну я день ото дня…Что же стыдишься ты, милая?Или не любишь меня?Или всё ждёшь, пока сбудетсяСна золотого обман?Бога живого заменит лиИдол – литой истукан?Так не стыдись же, любимая!Дай мне ладонь, и вдвоёмМы на руинах покинутыхХрам наш с тобой возведём!
Яков Фихман
1881, Бельцы (Бессарабия) – 1958, Тель-Авив
Она одна
Она одна красою незаметнойСияет мне, неяркий свет таяЛюбви безмолвной, но не безответной:К ней отовсюду мчится кровь моя.Да, дни пройдут её поры расцветной,Да, смоет прелесть времени струя;И золотистый взор и лик заветный —Их скроют ночи зыбкие края.Но не померкнет прежнее сияньеВ моей душе, и сердце, как птенец,Увидев мир впервые, запоёт.И изольёт на нас очарованьеИ нежность грусти солнечный венец,Закатом озаряя небосвод.
Год без тебя
Год без тебя. Ты дремлешь там, в могиле.И ты не можешь знать в своей глуши,Что слёзы мир морщинами покрыли,И не найти в нём места для души.Год. Снова осень сумрачною скрипкойЗвучит над морем, гонит облакаКуда-то вдаль, над хмурой глубью зыбкой,И будит песнь – но песнь моя горька.О, если б ты могла узнать во мраке,Что помню я твой облик, как живой, —Созвездья расцвели бы в зодиакеОт нежных слов, не сказанных тобой.Недолго длится краткий день осенний,И дней весенних слишком мал букет,Чтобы плоды дозрели – и сквозь тениОт сердца к сердцу не проходит свет.Я вспомню всё. И пусть мне тускло светитМоя свеча – но в сердце торжество.Я позову тебя, и мне ответитШуршанье платья – платья твоего.И в полночь, озарённый звездопадом,Душой приникну к твоему огню;И вспомню я, что ты все годы рядомБыла со мной – и слёз не пророню!
Ты – Шуламит! Голубка молодая!Одна в саду забыта, и в тоскеДушистый мёд лесистых гор вдыхая,О друге грезишь в каждом уголке.Твой гнев пылает, братьев догоняя,А те смеются, скрывшись вдалеке;И ранит мир краса твоя, сверкая,Как острый меч в протянутой руке.День опалил твой лик, созрела мглаВ тени твоих грудей, и ночь легла,И пряный аромат в саду расцвёл.Как до сих пор не встретился с тобойВ горах твой друг?! Ведь зов весенний твойВсю землю Иудеи обошёл!
36
На сюжет Песни Песней.
Рахель
(Рая Блувштейн) 1890, Саратов – 1931, Тель-Авив
Предвестник
Предвестник мрачный приходилКо мне в полночный час:Скелет без мяса и без жил,С глазницами без глаз.И знала я уже тогда,Что рухнул мост времён,Что с
прошлым больше никогдаМеня не свяжет он.Худой кулак узрела я,Раздался адский смех:Да будет эта песнь твояПоследнею из всех!
Праматери Рахели
Рахель, твоя кровь в моей,Твой голос зовёт,Пасёшь ли Лавана [37] скот,Скорбишь ли, Мать матерей.Уйду я из дома вдаль,И станет мне крышей синьВ краю, где ветры пустыньТвою развевали шаль.Прямее нет колеи,Не смолкла твоя свирель!Как шла по песку Рахель,Так ноги идут мои!
Песнь сынов Кораха у зияющей бездны.Беспечный пикник от пустыни до моря.А бойцы между тем изнывают от скуки…Не предвестника здесь, а алхимика ждут,превращающего в серебродаже раковины в песке:деньги, деньги нужны!Песнь сынов Кораха…Пропасть видна…Почему ты молчишь, поэт и пророк?Ведь в час, когда у порога отчизныопасность стоит, по-разному бьютсясердца говорящих на одном языке —потому что провиденья нет.И ты сынам Кораха слова не скажешь,или нет у тебя топора, чтобы гниль сокрушить?Несчастны они, потому что не видятбеду, как не видят глазами затылок.Открой я уста – должны мои речиструиться, как кровь, из открывшейся раны.Должны быть подобны львиному рыкуи молоту, бьющему по наковальне.Иначе награда мне – только насмешка!Уж лучше я вставлю в рот свою трубку,зажму её крепко между зубами,и буду курить и молчать.
38
Традиция говорит, что сыновья знатного левита Кораха (в русской традиции – Корея), возглавившего бунт против Моисея: Ваикра (Числа), 16, в последнюю минуту раскаялись, избежав падения в бездну. Гринберг сравнивает руководство еврейского национального очага в Стране Израиля (20-е гг. прошлого столетия) с сыновьями Кораха, но есть разница: в отличие от библейских, современные поэту сыновья Кораха не видят, что находятся на краю пропасти. Еврейская традиция утверждает, что сыновья Кораха стали праведными людьми, и несколько псалмов Давида начинаются словами «Песнь сынов Кораха». Но здесь в названии – ирония Гринберга.
«И в долгом молчанье, курящемся дымом из уст…»
И в долгом молчанье, курящемся дымом из уст,жжёт совесть бессонная сердце моё.Так солнце горит сквозь туман, озарив окоём,И это – как Облачный Столп [39] и сияние Пламени в нём.И знаю я то, что судьба моих словподобна судьбе наковальни, безгласной, покамолот не занесён,пока отдыхает кователь: с прокуренной трубкой во ртусидит у порога Времён…
39
Облако, шедшее перед еврейским станом в пустыне. Бамидбар (Числа), 9:17.
«На судьбу моих неуслышанных слов…»
На судьбу моих неуслышанных слов,как на сталь наковальни, склоняю главу,и, как молот она,раскалённый и тяжкий, лежит.Где-то цокот копыт: в тишинеслышу медленный шаг коней.Эти кони недавно в бойгордых всадников смело несли…А теперь – не мчатся они,ковыляя, по рынку идут,ибо нет на копытах подков.Кони армии, поражённой в бою,так приходят домой: на нихтолько сёдла…Поводья висят,и ноги коней без подков…И я слышу медленный шагнеподкованных конских ног,а в кузнице – тишина.