Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами

Бишоп-Столл Шонесси

На самом деле еще лет десять назад настоящие ученые зачастую спотыкались о те же грабли, что и я. В ходе единичных лабораторных исследований похмелья практически никто не удосужился убедиться, что содержание алкоголя в крови испытуемых равно нулю. Поэтому весьма вероятно, что «похмелье» у некоторых подопытных было сродни моему, когда я управлял гоночной машиной, – другими словами, они были пьяны. Казалось бы, уж по крайней мере ученые, которые занимаются выпивкой, должны бы понимать разницу между похмельем и опьянением. Но, как ни странно, не понимают. Да даже если б понимали, лабораторные исследования выявили и другие подводные камни, которые уже не так просто обойти.

Например,

если участники знают, что их похмелье – это предмет исследования, в ходе которого им нужно будет выполнить некое задание (а влияние похмелья на когнитивные процессы чаще всего так и определяется), то, выполняя это задание, они действуют не так, как обычно. В реальном мире, чтобы не выпасть из жизни, люди пытаются превозмочь, загасить или скрыть свое состояние. Но если они знают, что участвуют в эксперименте, то, как правило, отдаются на волю похмелья, даже не пытаясь его преодолеть.

Другой серьезный изъян лабораторных исследований похмелья связан с так называемым этически допустимым уровнем употребления алкоголя. Проще говоря, это означает, что большинство ученых, получающих деньги от университетов или государства, смогут напоить вас от силы шестью баночками пива. Это, конечно, снижает уровень хаоса, но едва ли дает возможность изучить весь спектр похмельных проявлений. К тому же в лабораториях подопытные напиваются и страдают похмельем совсем не так, как дома, в отеле или у приятеля.

С учетом всего вышесказанного в полевых исследованиях вроде моих практического смысла куда больше. Это если не учитывать вероятность фиаско. Большинство научно обоснованных полевых исследований строятся на воспоминаниях испытуемых о том, что они употребляли и делали накануне. Но здесь не миновать очевидных погрешностей, связанных с хаотичностью, избирательной памятью и откровенной ложью. Даже я не могу быть уверен, что не грешу этим.

Доцент Килского университета в Манчестере доктор Ричард Стивенс и его коллеги по похмельным исследованиям предлагают ряд рекомендаций. Первая – биомаркеры, показатели вашего организма, по которым можно установить, что же вы там вытворяли. Один из таких биомаркеров под названием этилглюкуронид (ЭГ) находится в ваших волосах или коже, и по нему человек в белом халате сможет точно сказать, сколько вы выпили накануне. Этот метод разрабатывался для освобожденных условно-досрочно и приговоренных к принудительному лечению, однако его использование в полевых исследованиях похмелья сделало бы их куда более достоверными.

Еще одна рекомендация, которой следует и сама команда Стивенса, – не дать субъекту понять, что вы знаете о его похмелье. Так, когнитивные тесты для студентов, которые участвовали в них за небольшую плату, проводились по утрам в четверг и субботу. Испытуемые даже не догадывались, что тесты как-то связаны с похмельем. Зато исследователи знали, что самые оголтелые попойки в данном университете случаются по средам и пятницам. Как пишет доктор Стивенс в своей недавней статье: «В ходе пилотного исследования было выявлено, что значительная доля привлеченных таким образом участников приходят в лабораторию в состоянии похмелья. Поскольку цель исследования – оценка влияния похмелья – им неизвестна, поведение испытуемых максимально приближено к тому, как люди ведут себя в реальном мире, стараясь сохранить лицо в сложившихся обстоятельствах».

Клин

клином. Выпить значит выбить (и полный сожалений морж)

Итак, здравствуй, новый год! Настало утро заплыва моржей. Я на кухне у родителей, и стол передо мной напоминает прилавок хипстерского экорынка после закрытия: листья капусты, ягоды, имбирь, женьшень, органические яйца и много протеина, магния и витаминных добавок – усовершенствованный за год набор для моего идеального антипохмельного шалтая-болтая. Раньше я добавлял туда еще пару рюмок, но это было до того, как мои гены неожиданно мутировали.

Над шалтаем-болтаем я колдую уже давно – это мой фирменный постоянно обновляемый коктейль из ингредиентов с антиоксидантным, антитоксическим и, надеюсь, антипохмельным эффектом. И сегодня, как это ни удивительно, шалтай-болтай будет очень кстати. Вчера вечером, несмотря на мой неудачный опыт с водой и паранойю от незапланированной травки, которая вызвала псевдопохмельные симптомы еще до наступления опьянения, я все-таки умудрился напиться по всей форме и заработать полноценный бодун.

По другую сторону кухонной стойки перед еще более странным набором ингредиентов находится Лора с листком бумаги в руках. «Хм…» – бормочет она, проверяя продукты по списку: лосятина, страусятина, куриный фарш, требуха, рубленые овощи и витамины в порошке.

Моя семья подбирает бездомных животных – это могут быть звери в любом состоянии и с любым рационом. В разные годы по возвращении домой я встречал то вислобрюхую свинью, то волка, а порой и бродячего музыканта. Сейчас большинство животных уехали вместе с родителями к моей сестре, с нами остались только кошки. Но это особенные кошки.

Тонку (мейнкуна, который весит больше многих собак) нельзя кормить раньше Йоды, который принимает пищу исключительно в ванной. Штанишки ест на улице, но после еды его обязательно нужно загнать домой. (Мои родители частенько шокируют прохожих, когда, стоя на заднем дворе, выкрикивают «Штанишки!») Стрелка прячется, а затем ворует еду у других кошек – поэтому ее нужно кормить в родительской спальне. Оскар, милый психопат с двенадцатью пальцами на задних лапках, готов сожрать и проглотить все, что попадется ему на пути, поэтому ради всеобщей безопасности его большую часть дня держат в огромной клетке. У каждой кошки свой рацион – различные комбинации сырого мяса экзотических животных и определенных добавок. И если хоть что-то перепутаешь – быть беде.

Лора хотела помочь и вызвалась покормить кошек. Поэтому моя мама написала инструкции – именно на этот листок Лора сейчас и смотрит так, будто он может вспыхнуть у нее в руках.

– Хм-м-м-м… – бормочет она снова.

– Что «хм»? – отзываюсь я. Скорее, даже огрызаюсь. На полу передо мной разбросаны кастрюли, сковородки, контейнеры и с десяток мисок для кошек и собак – нет только блендера. – Где, черт его дери, блендер?

– Не знаю! – восклицает Лора. – Я пытаюсь накормить кошек!

Тут, как по волшебству, нас обступают безумные коты. Начинается катценъяммер – «кошачьи вопли», как буквально переводится с немецкого «похмелье». И этот первый в году бодун, к которому я так тщательно готовился, мгновенно становится живой картиной и приобретает совершенно вагнеровское звучание. Пока я пишу сообщение предкам, с меня градом катится пот: «С Новым годом! У нас все хорошо. Кстати, где блендер?»

Домик моей сестры славится почти полным отсутствием сотовой связи. Ответ приходит через полчаса: «И вас с Новым годом! Извини. Блендер сломался пять лет назад. Но мы можем купить новый. Мы вас любим! Штанишки дома?»