Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Когда в конце концов я добрался до уединенного курорта Альмдорф Сайнерцайт, он оказался ровно тем, на что я надеялся: местечко на вершине альпийской горы, где можно встретить и мифического гуру-затворника, и состоятельного монаха-воина, проходящего курс тренировок, и залечивающего раны шпиона.
Еще это место снискало популярность среди влюбленных в природу молодоженов: здесь они могут своими руками нарубить дров и нагреть деревянную купель прямо на террасе перед двухэтажным бревенчатым домиком. Сидя в купели и попивая местное игристое, они свысока взирают на мир, еле заметный далеко внизу. Ну, а я сюда прибыл, чтобы меня сварили в гробу и потом похоронили в стоге сена.
Где именно родилась идея купаться в Krauter-Heubad – ванной с высушенными травами, – сказать трудно. «Да вот прямо здесь», – говорит женщина с иссиня-черными волосами и зелеными, светящимися глазами, жестом указывая на раскинувшиеся в густых сумерках горы, склоны и долины под нами. Открыв дверь, она проводит меня вниз по крутой каменной лестнице в освещенный свечами каменный подвал.
Перед ревущим очагом – деревянный ящик с откидной крышкой, наполненный испускающей пар водой; размером он под стать человеку. Раздеваюсь и залезаю внутрь. В закрытом состоянии крышка достает мне только до плеч, так что у меня есть возможность наблюдать, как женщина подходит к полыхающему в раскаленном очаге огню, над которым висит на цепях гигантский черный котел. В котле заваривается добрая сотня скошенных с окрестных склонов целебных трав; женщина зачерпнула из котла почти кипящую воду и вылила ее в гроб через отверстие в ногах. А я просто лежу в мерцании огня – так странно, так неожиданно пришло умиротворение, впервые за целую вечность. Закрыв глаза, залегаю в безмятежный дрейф.
Когда пришло время, я вылез из воды, и женщина провела меня от гроба к постели из сена. Покрыв меня простыней, она накидала сверху еще гору сена. Вес дал ощущение тяжести и благодати, и меня захлестнули воспоминания: сынишка спит у меня на груди, я ощущаю его тепло, прикосновение его кожи, и наши дыхания сливаются воедино. Именно из этого места на груди вытекает и растекается по всему телу безбрежный океан боли. Я позволяю себя похоронить.
Наконец черноволосая зеленоглазая женщина откапывает меня и поливает маслом, подготавливая к полному массажу тела.
– В прошлый раз, – говорю я, – я после такого чуть не помер.
– Тогда я буду нежнее, – отвечает она.
Когда женщина убирает руки, я ощущаю себя будто во сне, стоящим в багровом халате. Шаг за шагом я поднимаюсь вверх по каменной лестнице и из недр земли выхожу прямо на горный воздух. Ярко-синие небеса усыпаны золотыми звездами. Я ужинаю прямо под ними, потягивая оранжевое вино. Это моя последняя ночь среди вулканов, и я чувствую себя как воскресшее животное, достаточно окрепшее, чтобы вернуться назад, к жителям городов.
У Овидия в «Метаморфозах» описан спонтанный триумф, в ходе которого Дионис, вернувшись после шумных приключений, проезжает по улицам города в колеснице, запряженной дикими кошками… А за ним следует Силен:
Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи Силой узорных вожжей: вакханки вослед и сатиры, С ними и пьяный старик, подперший дрожащее тело Палкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною [148] .148
Перевод с латинского С. В. Шервинского. М.: Художественная литература, 1983.
В пантеоне сверхмогущественных олимпийцев Силен был наименее привлекательным: пухлый незадачливый Билиус при пропойце Дионисе, эдакий мифический Галифианакис [149] . Вот что бывает, когда заливаешься как бог, даже если ты и есть бог, но ты – не Дионис. Бородатый, располневший Джим Моррисон, веками ссущий во французскую ванную. Элвис в кожаном прикиде, которому суждено палить по телевизору в Грейсленде до скончания времен. Он похмельная противоположность неуязвимому Дионису. Я разглядываю один из шедевров в «Старой пинакотеке» Мюнхена, и ощущение, что мы с ним родня по несчастью, не покидает меня.
149
Зак Галифианакис – исполнитель одной из главных ролей в трилогии «Мальчишник в Вегасе». Родственники Галифианакиса по отцовской линии – греки.
Картина «Пьяный Силен», Питер Пауль Рубенс. Bridgeman Images, общественное достояние
Картина «Пьяный Силен» Питера Пауля Рубенса была написана около 1618 года и, помимо авторства, примечательна по нескольким причинам. На протяжении истории Силену не доставалось ничего кроме кутежей и унижений, при этом ему удалось сохранить удивительное добродушие – он не устает отпускать шутки в собственный адрес и, даже падая с осла, не пытается смягчить падение, но по-прежнему размахивает руками. Однако Рубенс запечатлел Силена в состоянии, похожем на внутреннее опустошение. Этот мотив художник подчеркивает, подставив собственное лицо с выражением неловкости и досады к телу обрюзгшего бога, который неуверенно бредет через вакханалию нимф и сатиров, наделенных обликами ближайших друзей самого Рубенса. Они наблюдают за его стараниями со снисходительной, но неизменной ухмылкой.
С тех пор как я спустился с гор, мои дела пошли плохо. Я надеялся вернуться к своему поиску современных методов лечения. Но изготовители австрийского средства от похмелья Kaahee растворились вскоре после того, как я переговорил с ними еще из Канады. То же самое произошло с немецким средством Cure-X – похоже, такого средства больше нет.
И теперь все, ради чего я проделал весь этот путь и оказался в осеннем Мюнхене, кануло в воду, ну или утопает в кеге пильзнера.
«Это запутанная история», – говорит Джулиано Джаковацци, пристально всматриваясь в кружку пива. Мы сидим в пивном зале, где любил бывать Гитлер. Джаковацци – итало-южноафриканский организатор вечеринок и глава «Похмельной лечебницы» – или, по крайней мере, был главой, пока власть неожиданно не переменилась, а его партнеры по бизнесу не смылись, прихватив с собой тенты, баннеры и сексапильные костюмы для медперсонала. Ну или как-то так.
Разумеется, ситуация еще сложнее, но для нас главное, что «Похмельной лечебницы» не будет, во всяком случае с Джаковацци у руля. Я вернул прокатный автомобиль и остался без жилья, а найти его в Мюнхене накануне Октоберфеста практически невозможно.
«Мой приятель сказал, что ты можешь заночевать у него на диване, – предложил Джаковацци, стараясь мне помочь, – а можешь заценить Стоктоберфест».
Экстремальное палаточное приключение для юных тусовщиков на всю голову. Стоктоберфест, вероятно, сильно смахивает на «Похмельную лечебницу», только без медицинского профиля. А Джаковацци надеется добыть мне палатку.
«Покатит, – безучастно отвечаю я, – еще один шанс вписаться в приключение». Но, по правде говоря, с меня уже хватит. Меня тошнит от одной мысли о приключениях. А Мюнхен на Октоберфест – это последнее место, где я хотел бы сейчас оказаться. Да еще и без койки, где можно было бы приклонить измученную голову. А распоследнее место в самом Мюнхене, где я хотел бы оказаться, – этот дурацкий, известный на весь мир, забитый до отказа пивной зал, в котором трезвенник и будущий фюрер притворялся, что выпивает за компанию. В туалете развешены таблички, напоминающие иностранцам на языке пиктограмм, что в Баварии принято мочиться сидя.