Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
По горизонтали это место занимало не более сорока гектаров у подножия Восточных Альп – но вглубь это была целая бесконечность. Вода, что текла через сеть бассейнов и в ванные комнаты постояльцев, поступала из глубокого древнего моря, нагреваемого земным ядром. В небо поднимались гигантские пассажирские воздушные шары, словно Икары с корзинами для пикника.
Горы вокруг – это спящие вулканы, и поэтому почвы здесь аномально плодородные, неустойчивые и притягательные: идеальное место для оранжевого вина и духовного единения. Здесь можно было спать, как спит монах в келье, залитой мягким светом свечи, где нет и следа технологического прогресса: ни телефонов, ни компьютеров,
Я уже давно ощущаю себя мрачно и паршиво – будто, спотыкаясь, бреду под сюрреалистичную хмельную блюзовую песенку времен постмодерна, звучащую из моей разгромленной квартирки в Канаде, до литературного фестиваля в Хорватии, через подножье Альп прямо в чистилище. Я потерял свою девушку. Потерял все деньги. Потерял багаж. Я потерял таблетки от похмелья. Я сбился с пути, и вот я здесь, в этом странном вулканическом мире, задуманном как место равновесия и здоровья, во всеединой деревне из дерева, камня, терракоты и стекла – и ни одной прямой линии, куда бы ни кинула взор живая душа.
На протяжении веков честолюбивые негодяи, пропойцы и романтики всех мастей совершали аварийно-похмельную посадку и на более низких холмах, в надежде если не на спасение, то хотя бы на покой. Клемент Фрейд называл это «пристанищем, куда они возвращаются, когда их крылья временно подрезаны безответной любовью или катастрофическим проигрышем в карты».
Но это место на несколько порядков выше: передовой курорт космического уровня, в котором отдых и омоложение достигли своей энной степени. Спроектированный Фриденсрайхом Хундертвассером – художником и архитектором, о гуманизме которого ходят легенды, – как «самое большое в мире обитаемое произведение искусства» и построенный застройщиком-революционером Робертом Рогнером как «проводник между девственной природой и полным надежд человечеством», Рогнер Бад-Блумау – это романтичный, духовно-оздоровительный курорт, где применяются все виды целительных энергий – и где нет ни единого шанса от них скрыться.
Согласно табличке, вода в эти бассейны поступает из образовавшегося миллион лет назад океана, «герметично изолированного от воздействия внешней среды в результате тектонических сдвигов». Поднимаясь с глубины трех тысяч метров при температуре 110 градусов Цельсия, она «укрепляет кожу и способствует обмену веществ… улучшает кровообращение и оказывает целительный эффект на все тело». Даже если ты просто валяешься у бассейна, исцеление все равно тебя настигнет, поскольку эти источники находятся на «крайне чувствительной почве с большим количеством энергетических точек, центров жизненной силы и природного интеллекта».
И вот меня вынесло на этот небесный брег, и я более чем готов сдаться – полностью, всецело, без остатка – целительным силам мира сего. Я знаю, что детокс – это больше не процедура по скорейшему вытрезвлению пьяной сволочи. Но мне также известно, что пропащие люди вроде меня зачастую глухи к таким вещам и понятиям, как «жизненная энергия» и «природный интеллект», или, по крайней мере, у нас не получается их обнаружить. Так что первая же строчка брошюры, которую мне вручили по прибытии, прозвучала для меня как божественное предупреждение: «У одних нет возможности изменить свои привычки, а другие ее не осознают».
«Осознаю», – бормочу я, плавая в целебном озере Вулкания и слушая пан-флейты, доносящиеся из подводных динамиков. «Осознаю», – напеваю я, потягивая напиток из ростков пшеницы и голубики под баньяном в Саду Четырех Стихий. «Осознаю», – выдыхаю я, неистово потея в инфракрасной сауне, питаемой самим сердцем спящих вулканов. «Осознаю», – шепчу я, лежа голышом в пещере из соли, грузовиками завезенной с самого Мертвого моря и отлитой в сталагмиты с кристаллами. Звучит мягкая электронная мелодия, пульсирует подсветка. Мне велено дышать глубоко. Женский голос произносит мое имя. «Узнаю», – признаюсь я. И она выводит меня из пещеры солей Мертвого моря.
Хайди почти не говорит по-английски. Она укладывает меня на квадратную белую кровать в квадратной белой комнате. «Это процедура дренажа тела». Хайди тщательно выговаривает каждое слово, затем стягивает полотенце и сообщает мне следующее: процедура совсем новая, настолько новая, что я буду у нее первым мужчиной. До этого она проводила процедуру дренажа только женщинам. Но после этой процедуры я буду абсолютно чист. Чище, чем когда-либо. Согласен ли я?
Отвечаю, что согласен.
Она включает погромче Энию и разминает пальцы.
Но сила не только в пальцах Хайди, которые внедряются в мои забитые токсинами мышцы, переламывают меня, – у нее есть настоящее устройство для «дренажа тела»: маленький, невероятно мощный, смазанный гелем пылесос, который она вдавливает в мою плоть. Она разбирает меня на составные части и высасывает все поломанные детали. Машинка жужжит, а Хайди шепчет мне на ухо и все надавливает. Мои границы нарушены, я переполнен чувствами, от боли до возбуждения. И вот уже соли Мертвого моря изливаются из моих пор, из моих глаз, как будто все тело начинает рыдать…
Пока Хайди устраивает мне чистку, вытягивая яды из самых глубин, передо мной проносится серия воспоминаний, токсичный заводной апельсин, всполохи в кромешной тьме: расставание с Лорой, крах в Хорватии, полное разложение в Словении, бесконечная череда мерцающих эпизодов безбожного пьянства, которое и привело меня сюда.
Хайди спускается все ниже и ниже, покуда не добирается до почек. А они как каменная стена. «Почки». Я глотаю ртом воздух. Это слово по-английски ничего для нее не значит, и я начинаю лепетать что-то о запрещенных приемах, сходстве почек с фасолью, калифорнийских бассейнах в форме фасолины… Я разгромлен и утопаю в целебных руках Хайди, погружаясь все глубже и глубже, пока процедура не подходит к концу.
«Теперь ваши фасолины чистые, – говорит она. – Пейте побольше воды». И я пью побольше воды. Я притащил свой жалкий конструктор из печени, сердца и мозгов через океан, через все границы в это неземное святилище здоровья, и вот в конце самого целительного дня моей жизни я сижу в горячей вулканической воде и пью холодную вулканическую воду.
За время царившего бардака я утратил все: свои пожитки и чувство равновесия, любовь всей моей жизни и остатки здравого смысла, – и единственное, что ко мне вернулось, – это искореженный и изуродованный багаж, полный книг, которые я собирался подписать и продать, костюмов, которые я собирался носить. Такое впечатление, будто его сбросили с высоты трех тысяч метров где-то между Канадой и Хорватией. А мое средство от похмелья, недоработанное, но все же, попросту исчезло. Я имею в виду коробочку с таблетками, а не рецепт. Представляю себе каких-нибудь аптечных пиратов или невежественных старьевщиков, которые пытаются понять, что это за хрень им досталась.