Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Смерти под Рождество были только началом. К концу эры сухого закона в результате действия «федеральной отравительной программы», как называет ее Блам, умерло порядка десяти тысяч человек. Сегодня об этом практически никто не вспоминает, но тогда знали все. Во время пресс-конференции, прошедшей в 1926 году, нью-йоркский судмедэксперт Чарльз Норрис предупредил людей об опасности и ясно дал понять, кто во всем виноват:
Правительство знает, что даже яд не останавливает людей, которые хотят выпить. Однако они продолжают добавлять отравляющие вещества, несмотря на то что люди употребляют этот яд изо дня в день. И поскольку это действительно
А кинозвезда, ловкий ковбой и красноречивый колумнист Уилл Роджерс добавил: «Раньше правительство убивало пулями. Теперь – квартами».
Сухой закон подпортил имидж Америки в глазах самих американцев, по крайней мере белой благополучной прослойки населения, не готовой лицезреть собственную подноготную. Поэтому, когда бутлегер благородных кровей Джордж Кэссидей – десять лет снабжавший первоклассным алкоголем тех самых конгрессменов, которые голосовали за сухой закон и помогали травить своих соотечественников, – пролил свет на происходящее (без имен) в серии статей для Washington Post, лицемерие и злоупотребление властью стали столь очевидны, что их нельзя было игнорировать. Как подметил судмедэксперт Норрис, умирали те, «кто не мог обеспечить себя дорогостоящей защитой и был вынужден иметь дело с дешевым пойлом».
Но убийственные вечеринки устраивали не только враждующие банды и республиканцы. Благодаря настоящей американской изобретательности и божествам типа Диониса и Диззи Гиллеспи, эра сухого закона стала эрой джаза, война с выпивкой – воскрешением Бахуса, и американцы отрывались как никогда прежде.
В скором времени в каждом большом городе было в два раза больше точек подпольной торговли алкоголем, чем когда-то салунов, и веселья – всеобщего веселья, где каждый чувствовал себя соучастником преступления, – тоже стало намного больше. Когда из-за одной стопки можно угодить в тюрьму или даже в морг, ты просто обязан ей насладиться. Бармены находили новые изобретательные способы скрыть вкус алкоголя сомнительного происхождения, поэтому коктейли набирали популярность. Мужчины и женщины, черные и белые – все вместе пили и танцевали под музыку, о существовании которой раньше и не знали. Ставки росли, как и желание простых людей забыться. Из-за разросшегося черного рынка и пробудившегося вкуса ко всему незаконному такие уличные наркотики, как кокаин, марихуана и героин, стали намного доступнее.
Так, среди новых коктейлей, новых наркотиков, новой музыки, мужчин и женщин всех вероисповеданий, цветов и классов, пьющих и танцующих ночи напролет в акте гедонистического протеста и восстания, и родилась современная попойка, приведшая к мощнейшему похмелью – первой Великой депрессии. Но это возрождение веселья – своего рода демократическая распущенность наперекор большому брату – уже было не остановить. С безудержной силой оно неслось от флэпперш до битников, от Blues Brothers до Beastie Boys и круглосуточных тусовщиков и дальше – до самого утра.
Часть восьмая
Тигр на крыше
За
Пересечение границы между канадским Виндзором в провинции Онтарио и американским Детройтом в штате Мичиган обычно пробирает до мозга костей своими зловещими, если не сказать апокалиптическими обертонами. И сегодня не исключение.
Чем ближе я подъезжал к границе, тем больше разрастался столб густого черного дыма, образуя в небе облако. Знак сулил недоброе. И вот я с ним поравнялся: на обочине шоссе полыхал взорвавшийся кроссовер; уму непостижимо, что тут могло произойти. Машины спокойно проносились мимо; ни суперзлодея с базукой, ни пожарной бригады на горизонте. Притормозив, я подошел поближе и убедился, что человеческих тел, помимо моего, вокруг нет. Я вернулся в арендованный автомобиль и поехал в Америку.
На реке в месте пересечения границы всегда творились странные и весьма сомнительные делишки. Известно, что во времена сухого закона больше половины колоссального объема выпивки, что продавали, покупали и выпивали в США, переправлялось через эту реку, по ней и даже под ней. На собачьих упряжках по льду, на грузовиках под покровом ночи, с помощью тросов, протянутых сквозь каюты затонувших плавучих домов. Недолгое время алкоголь гнали даже по трубопроводу, проложенному прямиком от канадских винокурен.
В Детройте дела обстояли еще краше. Здесь контрабанду и сопутствующую преступную деятельность контролировала «Пурпурная банда». Это была группа харизматичных крутых парней еврейского происхождения, которым даже Аль Капоне не решился перейти дорогу, а предпочел сотрудничество.
Такая ситуация сложилась отчасти из-за того, что Детройт стал эдаким предвестником злой судьбы. Именно отсюда начинались рецессии, депрессии и даже запреты, свирепствовавшие здесь с максимальным размахом. В Мичигане сухой закон начал действовать в 1917 году – главным образом благодаря Генри Форду, который хотел, чтобы на его детройтском заводе рабочие были трезвыми. Так что к моменту, когда закон Волстеда утвердили в большинстве штатов, местные гангстеры уже работали на опережение, а бутлегерство в Мичигане стало второй по величине отраслью после автомобилестроения.
С другой стороны, свою роль сыграла и «Пурпурная банда». Неизвестно, откуда взялось такое название, но чем дольше они управляли городом, тем более маниакально жестокими и неистово экстравагантными они становились. Образ типичного детройтского гангстера восходит именно к ним: крепкий парень в щегольском, пропитанном сажей костюме насвистывает, сплевывая себе под ноги. И разумеется, чем бы им это ни грозило, они шли на дело – в том числе из спортивного интереса. Как ни крути, Детройт знаменит не только экономическими бумами и спадами, контрабандой и сухим законом, но и спортивными клубами: «Лайонс», «Тайгерс» и «Ред Уингз».
Во времена сухого закона насилия и нелегального спиртного в Детройте на душу населения приходилось больше, чем где бы то ни было. На пике американского бутлегерства в Нью-Йорке с населением в пять с половиной миллионов человек насчитывалось тридцать тысяч спикизи-баров, подпольных ночных клубов и притонов; в то же время в Детройте, где проживало менее миллиона, их было двадцать пять тысяч. При этом выпивка здесь оставалась вполне пристойной – в отличие от разбавленного, напичканного химией пойла, что доходило до центральных штатов и далее, самогона, в котором было больше метанола, чем этанола, или настоянного на дохлых крысах технического спирта.