Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Но случаются и похмелья совсем иного рода: похмелья, повлиявшие на ход мировой истории. В книге «Пьющая Америка: наша тайная история» [159] Сьюзан Чивер рассматривает часы, минуты и секунды, предшествующие смерти Кеннеди, по-новому: мутными, воспаленными, красными от недосыпа глазами агентов секретной службы. И среди расхожих теорий о втором стрелке на травяном холме или о причастности мафии; среди всем известных замедленных кадров кинохроники и выстрелов, отзвуки которых слышны по сей день, всплывает одна простая вероятность: большинство специально обученных агентов, которые давали присягу охранять президента, в тот решающий момент могли быть в сильном похмелье или все еще пьяны.
159
«Drinking in America: Our Secret History».
Накануне печально известных событий в Далласе многие из агентов секретной службы продолжили пить после отбоя. Из городских баров они переместились в полулегальный ночной притон, известный как «Погребок», где из-под полы наливали 95-градусный самогон. Шестеро из них гуляли по крайней мере до трех ночи, а один угомонился только после пяти. На службу по охране лидера свободного мира и олицетворения надежд на светлое будущее они заступали в восемь утра. До обеда Кеннеди был убит.
Изменило ли чье-то похмелье ход истории в тот день, наверняка сказать невозможно. Но недаром сам председатель Верховного суда Эрл Уоррен говорил главе секретной службы: «А вы не думаете, что человек, который ложится спать вовремя и не пьет накануне, будет бдительнее, чем тот, что гулял до трех, четырех, а то и пяти утра по притонам битников, прикладываясь к рюмке на каждом углу?»
В этом свете и без того замедленные кадры кинохроники тех жутких моментов кажутся еще более убийственно медленными. Машина должна двигаться вперед, лавировать, а не подставляться удобной мишенью. Элитные бойцы должны реагировать мгновенно. В своей книге Чивер отмечает: тех, кто был в «Погребке» накануне, «на секунду как будто парализовало». Среди них был и Клинт Хилл – и вы, вероятно, видели, как он запрыгивает на лимузин. Он прикрывает первую леди, когда ее руки уже в мозгах и крови.
«Это я во всем виноват, – будет со слезами на глазах твердить Хилл во время телеинтервью 60-х. – Если бы я среагировал немного быстрее… Этот груз на мне до конца дней». И Хилл такой не один – с тем же чувством просыпаются многие его собратья по ремеслу, каждый день встречая мир, который уже никогда не будет прежним, и в похмелье, которое уже никогда не пройдет.
Как и в случае с писателями, шеф-поварами и частными детективами, безудержное пьянство всегда было неотъемлемой, даже избитой частью образа агента секретной службы. Только последствия у этих возлияний куда более тяжкие, даже если обходится без жертв. Совсем недавно агент попал впросак и в заголовки новостей, когда его обнаружили в отключке на полу вестибюля, а вовсе не на посту у дверей отеля.
Чивер с горькой иронией подмечает, что создать секретную службу, которая должна была прежде всего защищать американского президента, Авраам Линкольн распорядился непосредственно в день своего убийства. Вечером его застрелили в ложе театра, пока президентский телохранитель прохлаждался в баре через дорогу.
Уже много лет я прошу разных людей рассказать о худшем похмелье в их жизни. Такие истории редко бывают простыми. В них фигурируют перепуганные цыплята, разбитые «БМВ», тюремные пытки и компании по производству домашних товаров для безопасности детей; видеопленки, боевые искусства, военные преступления и благотворительные гонки на каноэ; бракоразводные процессы, замороженная рвота, диссертации и ядовитый плющ. Это очень печальные, жутко кровавые, глубоко унизительные истории – а иногда просто смешные.
Одну из лучших историй про худшее похмелье поведала прекрасная девушка; назовем ее Дженни. Утро после злополучного дня рождения подруги, час пик, она за рулем, пытается добраться до работы. Накатывают волны тошноты, но она стоически держится выбранного курса. И тут разом происходят две вещи: у нее прихватывает живот, а поток машин встает намертво. До съезда оставалось каких-то полтора километра, но и этого много, если ты движешься с черепашьей скоростью, а живот вот-вот лопнет. После нескольких мучительно долгих минут она поняла, что выхода нет. Осмотревшись по сторонам – вокруг было полно машин, и в каждой сидели люди, – она уставилась вперед и просто дала этому случиться. Через некоторое время она добралась-таки до съезда, подъехала к заправке, с максимальной осторожностью выбралась из машины и на полусогнутых поковыляла в уборную. Она привела себя в порядок, насколько это возможно в тесной кабинке, завернула потяжелевшие трусы в туалетную бумагу и засунула их в мусорное ведро. Затем (и именно за такие подробности я ее и обожаю) отыскала ручку, написала на клочке бумаги «Извините, пожалуйста» и вместе с двадцатидолларовой купюрой оставила записку на кульке с какашками.
Наверное, больше всего в этой истории мне нравится то, что она ведь могла ее и не рассказывать – равно как и не заглаживать свою вину перед безвестным работником заправки. Но она все-таки решила нас позабавить, а заодно и предостеречь от подобных ошибок, поведав об этом случае. Надо сказать, что собирать подобные истории я принялся лишь несколько лет спустя.
В поисках историй о самом жутком похмелье нет лучшего источника, чем отчеты скорой помощи. Один из моих любимых, «Паралич субботнего вечера или похмелье воскресного утра? Синдром длительного сдавливания, вызванный злоупотреблением алкоголем», повествует о пациенте с жалобами на боль и паралич правой руки. Накануне он выпил пол-литра водки и два литра пива, а затем заснул, неловко опустив руку на чемодан. Согласно отчету лечащего врача, такой способ проспаться привел к стремительному и обширному распаду мышечных тканей. Такое чаще всего случается при «ушибах, переломах и у выживших под завалами» (и несколько реже – в результате дренажного массажа) и нередко приводит к почечной недостаточности и летальному исходу. Методы неотложной комплексной хирургии, которые спасли жизнь пациента, были разработаны для «помощи жертвам стихийных бедствий и военных конфликтов».
Компьютерная томография черепа с застрявшим лезвием ножа, из статьи «Застрявшее лезвие ножа: нетипичный случай головной боли как следствие чрезмерного употребления алкоголя» О. Лесье, В. Верье, Б. Леке, М. Лемперера и Э. Пиккено из Emergency Medicine Journal, BMJ Publishing Group Ltd
А еще есть «Застрявшее лезвие ножа: нетипичный случай головной боли как следствие чрезмерного употребления алкоголя». Там речь о молодом человеке двадцати двух лет, которого в приемное отделение доставили родственники. Всей семьей они пили ром и пиво – и это единственное, чего от них удалось добиться. От парня разило, он ни на что не реагировал и лишь издавал какой-то рычащий звук. Ему поставили капельницу с физраствором и мультивитаминами и стали наблюдать, «ожидая трезвого пробуждения». В итоге, проснувшись восемь часов спустя, мужчина пожаловался на головную боль – очень, очень сильную. После обширного неврологического обследования и серьезных внутривенных обезболивающих, включая морфин, боль не проходила, а ее причину так и не удалось установить. Врачи просканировали его череп и нашли, что может превратить обычное похмелье в похмельный кошмар.
Если вам нужны пояснения к этому изображению, взгляните еще раз на заглавие отчета, а потом на белую линию сразу за глазницей.
Из всех самых ужасных и унизительных ситуаций, когда тебе плохо настолько, что ты уже ничего не можешь с этим поделать, когда ты насквозь пропитан зловонными выделениями, оказаться в фургоне, полном очаровательных подружек невесты, – это хуже, чем оказаться в аду.
Как будто желая увидеть результат своих проделок, икота выбирает именно этот момент для своего бесславного возвращения. Это, конечно же, приводит девушек в полный восторг, пока я не начинаю кричать в паузах между икотой, чтобы фургон остановили. Затем, при попытке ступить на обочину, лодыжки наотрез отказываются сотрудничать, и я скатываюсь на дно канавы, болезненно изрыгая желчь.
Когда я наконец возвращаюсь в автобус, смешков больше не слышно: воздух пропитан молчаливым, недоуменным отвращением. Остаток пути проходит в тишине. И вот спустя шесть с половиной часов после отъезда из отеля в Тусоне, который всего в сотне километров к северу, я – на курорте.
Мать моего будущего сына, благослови ее небеса, решает меня не убивать. Возможно, дело в клятве Гиппократа – в конце концов, она врач. На кровати в нашем номере она измеряет мне температуру и охает, увидев результат. Она набирает ванну, разбинтовывает мне лодыжки, снимает с меня одежду, проверяет пульс, а когда я начинаю рассказывать про ящериц, светит фонариком в глаза. Затем она помогает мне добраться до ванной и залезть в нее – вода ледяная. От моего разгоряченного тела исходит шипение, дыхание перехватывает.