Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой войны Том II
Шрифт:
После этого стаканчика фельдкурат окончательно запутался в сетях дьявола, протягивавшего к нему когти из всех бутылок на столе и из взоров и улыбок веселых дамочек, положивших свои ножки на стол перед самым его носом.
До последней минуты фельдкурат был убежден, что дело идет о его душе и что он — мученик.
Это он выразил в обращении к обоим денщикам генерала, которые отнесли его в соседнюю комнату на диван.
— Печальное, но возвышенное зрелище, — говорил он, — открывается вашим глазам, когда вы без предвзятости и с чистым сердцем вспоминаете ряд прославленных страдальцев, положивших свой
В этот момент они повернули его лицом к стене, и он тотчас же захрапел.
Сон его был неспокоен.
Ему снилось, будто днем он исполняет обязанности фельдкурата, а с вечера служит вместо Фаустина, которого Швейк выбросил из окна третьего этажа, швейцаром гостиницы. И со всех сторон на него поступают жалобы генералу: то он подсунул посетителю блондинку вместо брюнетки, то прислал, вместо разведенной интеллигентной женщины, вдову без всякой интеллигентности...
Он проснулся утром весь мокрый от пота, как мышь; в желудке у него была такая качка, словно в бурю на море, и ему казалось, что его старое начальство, священник в Моравии, прямо ангел по сравнению с ним…
Майор, утром исполнявший обязанности аудитора во вчерашнем утреннем заседании военно-полевого суда по делу Швейка, был тот самый офицер, который вечером пил с фельдкуратом у генерала на «ты», а затем продолжал дремать.
Верно было то, что никто не заметил, когда и как майор покинул ночью генеральскую компанию. Все были в таком состоянии, что никто не обратил внимания на его исчезновение. Генерал был настолько пьян, что даже не различал, кто с ним говорит. Майора уже часа два не было на месте, а генерал все еще, покручивая усы, с идиотской усмешкой обращался в его сторону:
— Это вы очень правильно изволили заметить, господин майор!
Утром хватились: майора нигде нет! Шинель его висит в передней, сабля — в углу, и только его офицерская фуражка так же бесследно исчезла. В предположении, не заснул ли он где-нибудь в уборной, обыскали все уборные в доме, но тщетно. Вместо него во втором этаже нашли одного поручика из той же компании, который спал, стоя на коленях и перегнувшись через стульчак так, как его застал сон во время приступа рвоты.
Майор же словно в воду канул.
Но если бы кто-нибудь догадался заглянуть за решетчатое оконце камеры, где был заперт Швейк, оп увидел бы, что под русской солдатской шинелью спали на одной койке два человека и из-под шинели выглядывали две пары сапог.
Те, которые были со шпорами, принадлежали майору, а без шпор — Швейку.
Спящие лежали, тесно прижавшись друг к другу, как котята. Швейк подсунул свою лапищу майору под голову, а майор обхватил Швейка рукой за талию.
Во всей этой истории не было ничего сверхъестественного. Это было не что иное, как исполнение господином майором своих служебных обязанностей.
Сознайтесь, читатель, что и вам приходилось
Подобного рода припадок случился и с нашим майором.
Когда он проснулся в своем кресле, ему вдруг взбрело на ум, что ему необходимо немедленно допросить Швейка. Этот припадок служебного рвения проявился столь неожиданно, с такой силой и возымел такое быстрое и решительное действие, что никто вообще даже не заметил, как майор собрался и ушел.
Тем заметнее оказалось появление майора в караульном помещении военной тюрьмы. Он влетел туда, точно фугасный снаряд.
Дежурный фельдфебель крепко спал за столом, а вокруг в самых разнообразных позах дремали солдаты караульной команды.
Майор, сдвинув фуражку на затылок, выкрикнул такое невероятное ругательство, что все так и застыли с широко раскрытыми ртами; лица исказились от ужаса, и не отряд солдат с отчаянием глядел на майора, а группа гримасничающих обезьян. Майор изо всей силы хватил кулаком по столу и заревел на фельдфебеля:
— Лодырь вы, рохля, я уже тысячу раз говорил вам, что у вас не люди, а...
Тут последовало совершенно нецензурное слово. А затем, обращаясь к караульной команде, он гаркнул:
— Слушай, солдаты! Ведь у вас, когда вы спите, глупость так и прет из глаз, а когда вы, сукины дети, их насилу продерете, то ведете себя так, словно сожрали по вагону динамита.
Затем последовала длинная и пространная нотация об обязанностях караульной команды и приказание немедленно открыть камеру, где находится Швейк, так как необходимо подвергнуть Швейка новому допросу.
Вот таким образом майор попал ночью к Швейку.
Он явился к нему в состоянии, когда организм был уже целиком во власти алкоголя. Последняя его вспышка вылилась в приказание передать ему ключи от камеры.
Фельдфебель последним отчаянным усилием воли заставил себя вспомнить устав караульной службы и отказался исполнить это требование, что неожиданно произвело на майора великолепное впечатление.
— Если бы вы, головотяпы, — крикнул он на весь двор, — так и отдали мне ключи, я бы показал вам, где раки зимуют!
— Честь имею доложить, — отозвался фельдфебель, — что я вынужден вас запереть и ради вашей же безопасности приставить к вам часового. А когда вы пожелаете уйти, то постучите, пожалуйста, в дверь, господин майор.
— Дурак! — отрезал майор. — Скотина, осел, неужели ты думаешь, что я боюсь арестованного, и хочешь приставить ко мне часового, когда я буду его допрашивать? Чорт возьми, запирайте меня, и чтобы духу вашего здесь не было! Поняли?