Поклонение волхвов. Книга 2
Шрифт:
Отец Кирилл помотал головой.
– Понимаю... – сказал Казадупов. Обернувшись: – Эй, еще чаю! Особенного.
– Особенный закончился, – отозвался откуда-то русский голос.
– Ну, тогда этот... Как прошлый раз. И вытри тут, сидим как в луже. – Поглядел на отца Кирилла. – Они горные травы в чай кладут. Мяту разную... Узнали мяту? Отец Кирилл!..
– Первый приступ у него случился, когда мне лет шесть было. – Губы отца Кирилла быстро двигались. – Да, шесть лет, вечером. Мы ужинали. Он увидел что-то в окне. Увидел и закричал, не помню что. Схватил меня и стал куда-то запихивать, я даже стукнулся локтем. Мама испугалась, пыталась забрать меня, но он не отпускал. Одной рукой прижимал к себе, другой выбрасывал все из шкапа, у нас был шкап, я там сам иногда прятался. Туда хотел меня укрыть, крикнул: «Что стоишь!», маме: «Скорей помогай прятать, они по лестнице поднимаются!» Мама вдруг посмотрела на него и как-то все поняла и стала помогать ему, а мне шепнула, когда я уже был внутри: «Сиди тихо, это – игра. Папа шпильт,
– Он строил тогда церковь...
– Да. Он никогда не строил до этого церквей. Один только раз, в молодости, поучаствовал в конкурсе на строительство Храма на Крови, говорили, у него был сильный проект, но победил Парланд со своей «чешуйчатой жабой»... Потом отцу предлагали, он отказывал. Помню, заказов уже почти не было и тут снова предложение, кажется, в Нижнем; мама спросила: «Почему ты опять отказался?», а он, мы сидели за столом, спокойно ответил: «Потому что Великий Пан умер» – и ушел, а мама... А потом первые боли, и тут предложение, Церковь во имя Рождества Христова в Плоском, отец согласился, но... Что-то не удавалось ему в чертеже, дважды уничтожал, стал отказываться от еды. В итоге – этот чертеж... Заказчики тоже были какие-то странные, купцы не купцы... Я жил отдельно, только раз видел, как они выходили... Были сложности со строительным комитетом Синода, который не одобрил, потом одобрил; папа жаловался, что все очень медленно, плохо спал, а когда началось строительство, – что торопятся, что гонятся как за зайцем. Тогда мама сообщила, что он начал спать в шкапе, закрывается в нем и засыпает, иначе никак, только так его оставляют боли. И эта церковь, Рождественская... Она так и осталась недостроенной, после того как отец... – Отец Кирилл поднял голову.
Подошел подросток лет двенадцати, с чайником и закуской. Был он в халате, на бритой голове ловко сидела тюбетейка-дуппи, но лицо и глаза были не сартские.
– Особенный, – сообщил подросток, – кайтаря[19]. Для вас приготовили.
– Ну что, Джура, – спросил Казадупов, – обрезали они тебя уже?
Подросток дернул головой, тихо:
– Не дамся.
– Что ж ты не хочешь? Или не веришь в их бога?
– Не верю, – еще тише сказал Джура.
– А в нашего?
– И в нашего не верю.
– А во что веришь?
– Будете чай еще?
– Нет, иди.
Джура забрал с соседнего стола пустые чашки и убежал.
– Ну что, батюшка, ожидали встретить в чайхане юного нигилиста? – Казадупов протер пенсне. – Георгий он.
– Русский?
– Из переселенцев. Распродали все домашество – и сюда. Пятеро детей, муж, как приехали, помер. Земли не дали. Ну, мамаша и распорядилась детьми. А что делать? Милостыньку не просят, не воруют, и то спасибо... – Тронул ладонь отца Кирилла. – Простите, что оборвал ваш рассказ...
Появился Георгий-Джура с длинной метлой, побрызгал на пыль и стал мести ее длинными музыкальными движениями.
Город Прокаженных, без даты
Гаспар сидел на седой от соли земле. Ветер дул в сторону, противоположную приходившим новостям. Значит, новостей можно не ждать. Он и не ждал.
Рядом сидел тот, кто был его другом и учеником. Тот, кто на рассвете его предал. Тот, кто предает его каждые шесть лет.
Но для чего заводить ученика, который тебя не предаст? Какая польза от друга, который никогда не попытается переломить тебе хребет? Безопасная дружба – удел слабых. Когда-то он сам был слабым.
«На чем мы остановились?» – посмотрел он на предателя.
«Я записал, как вы были заключены русским падишахом в тюрьму. Как вас должны были казнить, но падишах смиловался и отправил в крепость Нау-Юрт. Как вы встретились там с хранителем звезды. Как потом сбежали и попали в плен. Как вас стали продавать в рабство».
Ветер подул сильнее. Нет, новостей точно не будет. Сафед шуд чу дирахти шикуфадор сарам... Вазин дирахт хамин мевайи гхамаст барам...[20]Медленно, медленно прорастала в нем, как болезнь, сквозь звук ветра и дыхание его, музыка.
Одиннадцать ладов-макамов из двенадцати.
Макамат ушшак, Солнце в башне Овна.
Макамат хусейни, Солнце в башне Тельца. Локон сестры.
Макамат буселик, Солнце в башне Рака. Локон вдовы.
Макамат рахави, Солнце в башне Льва. Локон льва. Слух о его чудесном спасении изо рва со львами разносится по всему седьмому климату, его считают святым, поклоняются ему и снова продают в рабство. Абдулла-Живот готовит его к продаже. Его почитатели складываются, чтобы выкупить его, собранных денег все равно не хватает, тогда они покупают временно действующий яд, передают его ему, и в день продажи его находят мертвым. К нему приходит обмывальщик трупов по имени Курпа – так он встречается с Сыном, рожденным благодаря его сну, когда он еще пребывал в зиндане десятого климата. («Тихо... Не кричи. Делай, что скажу». – «А кто это?..» – «Святой. Что вылупился, святых не видел?» – «А он может совершить для меня чудо?» – «Он сейчас такое чудо совершит, что твой болтливый язык превратится в кусок риштанской глины и вывалится изо рта! Делай, не задавай вопросов».) Солнце в башне Льва, макамат рахави.
Макамат наво, Солнце в башне Девы. Созерцание, успокоение; листья тала, падающие на осеннюю воду хауза[21]. Курпа наклоняется, зачерпывает из хауза осень, круги на воде. Путешествие с Курпой на Тахти Сулаймон, шелкопряды, исцеление прокаженного, мысли о сестре, сон, дева, любовная сила. В «земле прокаженных» он начинает строить город, для себя и Курпы. Зарывает локон сестры, на этом месте строит первую крепостную башню, башню Сестры; Курпа играет на рубабе. Солнце в башне Девы, макамат наво.
Макамат бозорг, Солнце в башне Весов. Он и Курпа покидают седьмой климат и направляются в восьмой, где земля плоская и властвуют северный и восточный ветры, от которых халаты на нем и Курпе надуваются подобно парусам. Вместе с караваном они направляются в крепость Нау-Юрт, но перед самым Нау-Юртом караван сворачивает: в крепости чума, горят костры, ветер несет обрывки огня и дыма. Во время вечернего намаза они тайно проходят в крепость. Она почти пуста, жители переселились из нее, кто в другую крепость, кто в другой мир. Они проходят дом возле узкой реки, где он жил раньше. (Дом был пуст... Только старый пес Шайтан поглядел белыми глазами, не в силах поднять голодное тело и залаять.) Они проходят церковь, где быстро и привычно идет отпевание. (Из церкви вышел постаревший отец Геннадий, не узнал, пошевелил губами.) Они подходят к дому правителя крепости, дорогу преградил стражник, Курпа заиграл макамат бозорг, стражник исчезает, дверь открывается. Дом оказывается пустым, только за столом правителя сидит существо с головой обезьяны и телом дракона, читает бумаги и взвешивает на весах души. Весы старые, души рассыпаются и стучат по полу, как горох. (Маринелли нигде не было... Первая, вторая комната. Еще дверь. Стон шел откуда-то снизу.) Курпа заиграл макамат бозорг, тайная дверь открывается. (Подвальные комнаты, заставленные мебелью. Шелк, ковры, паутина, вонь. В самой большой комнате на полу четыре женщины, с зеленоватыми лицами, неприбранные; одна, глядя в потолок и по-кошачьи распахивая рот, стонет. Посреди комнаты стоит ложе, обставленное со всех сторон горящими и погасшими свечами. На нем лежит тот, кто когда-то был Алексисом Маринелли. Он поднимает зеленоватое веко: «Я знал, что ты придешь». «Ты хорошо подготовился к моему приходу». Худая женская рука дергает меня за халат: «Прикажите Анетте, чтобы она не кричала. Она думает, что у нее чума, а она просто переела печенья». «Приказываю». Анетта перестает стонать и начинает смеяться. «Звезда не принесет тебе счастья», – шевелит губами Маринелли. «Мне не нужно счастье. Счастье делает слабым. Я строю город, мне нужна звезда». Маринелли роется под ковром, которым накрыт, быстро вкладывает что-то в мою руку, сжимает ее. «Прошу, расскажи сыну Левушке...» – начинает Маринелли. «Левушке...» Я отрезаю седой локон с его головы.) Они выходят из дома правителя крепости. Дом исчезает за их спиной в языках пламени. («Пожар! Пожар!») Они возвращаются в седьмой климат. Солнце в башне Весов, макамат бозорг.
Макамат сефахон, Солнце в башне Скорпиона. Он строит город для прокаженных, многие из строителей исцелились. У них все общее: хлеб, вода, женщины. Уже возведены три башни. Башня Сестры на месте, где он зарыл локон сестры, башня Близнеца, где зарыт локон близнеца, и башня Вдовы, где локон вдовы. Когда возвели башню Сестры, в крепости появилась еда. Когда возвели башню Близнеца, в крепости появились зеркала. Когда возвели башню Вдовы, в крепости появились музыкальные инструменты. Нужно успеть построить четвертую башню, башню Льва. Тогда в крепости появятся воины. Он закопал локон льва, насыпал сверху горку из песка. Вокруг стояли строители с изуродованными лицами, одни держали строительные инструменты, другие – музыкальные, третьи – зеркала. Курпа начинает макамат сефахон... «Идут!» – крикнули с башни Сестры. «Их много!» – закричали с башни Близнеца. На башне Вдовы поднялась труба и заиграла тревогу. Войско людей десятого климата, где властвует северный ветер и солнце в летние дни не заходит и похоже на перезрелый плод хурмы, шло на его крепость. (Это были русские войска. Ташкент был взят еще весной, теперь они шли по степи, завоевывая все больше и больше пустоты. Моя крепость была недостроена, воинов в ней еще не было, они легко вошли и остановились. Я приветствовал их в городе прокаженных. Я говорил через толмача. Для чего открывать им, кем я был в прошлой жизни? Этой жизни уже давно нет, и меня того тоже давно нет. Но я ловлю русскую речь, вглядываюсь в русские военные лица, хотя и потемневшие от здешнего мусульманского солнца, чувствую русский дух серых от пыли кителей, и это отвлекает меня, не дает собраться. И еще – ненависть. Я ненавижу их, я ненавижу всех, кто помешает мне построить Город. «Какие странные башни, мы думали это мираж, – говорят они, – такие невысокие и причудливые...» Да, они совсем невысокие, но для чего прокаженным высокие башни? «Какие странные башни», – снова говорят они, обещают прислать врача, много врачей и исчезают в облаке пыли. «Учитель, – подходит Курпа, – волосы у них были слишком короткими, и я не успел срезать локон». «Они еще придут сюда, Курпа. Не только их волс, но и их крови и костей будет здесь вдоволь. – Я подошел к Курпе и снял скорпиона, ползущего по его халату. – Ты еще не на той ступени, когда укус этих тварей становится безвреднее поцелуя ребенка». Курпа улыбнулся. Тогда я первый раз понял, что он предаст меня.) Солнце в башне Скорпиона, макамат сефахон.