Покоряя Эверест
Шрифт:
6 августа мы разобрали палатки Уимпера и разбили лагерь под мореной на высоте около 17 500 футов [266] , где ручей неспешно течет по ровной поверхности, а затем круто ныряет в долину. В этом укромном месте мы бросили вызов обычной дневной метели. Когда наступила ночь, а снегопад еще не прекратился, мы были смутно встревожены, но отказывались верить в нечто худшее, чем мимолетный гнев небес. Прежде чем мы погасили светильники, погода прояснилась. Мы вышли на свежий воздух. Сиял молодой месяц. Взобравшись на небольшой каменный холм под тихий хруст зернистого свежевыпавшего снега под ногами, мы уже предчувствовали необычайность красоты момента и всего окружения. Не было нужды ждать лучших условий: небесный занавес был уже поднят. Гора Эверест вздымалась над нами, выступая из светящейся дымки, – неотвратимая, огромная, неизмеримая – уже вовсе не мимолетное видение неуловимой мечты. Ничто не могло быть более устойчивым и незыблемым, вечным, словно звезда Китса, «сияющая в величье одиноком» [267] , – свидетель всех мировых ночей, повсюду распространяющий блеск своего великолепия.
266
5 334 м.
267
Отсылка к Bright star – «Яркая звезда» («К звезде») – любовному сонету английского поэта Джона Китса. Написан около 1818–1819 года. «О, если б вечным быть, как ты, Звезда!/Но не сиять в величье одиноком…» Пер. В. В. Левика Bright star! would I were steadfast as thou art/Not in lone splendour hung aloft the night…).
Свойство всего самого возвышенного в горном пейзаже – быть уникально величественным или хотя бы казаться таковым, а часто судьба романтики подобного рода – очень скоро смешаться с обыденным. Нередко мы переживали чудесные моменты; всегда волнительно провести ночь под звездами. И это вполне можно устроить с долей комфорта. Даже лежа в палатке, достаточно лишь слегка повернуть голову, чтобы увидеть над собой как минимум половину звездного неба. И тогда мысли метеорами падают с небес, проскальзывая во входной проем палатки; дремота превращается в экстаз, пока наконец не прозвучит будильник; а после?.. Подлая рутина уничтожает все, весь этот восторг. К утру 7 августа обыденность перевесила. В нашем продрогшем лагере в 2 часа ночи царило нечто большее, чем простая инертность. Повар занемог. Кули пытались растянуть минуты благодатного отдыха после сигнального зова, ежась при мысли о встрече с холодным воздухом, и все откладывали ее, плотнее закутываясь в одеяла, – и снова храпели. Полуодетый сахиб, наконец неохотно вырвавшись из дружеских объятий пухового спального мешка, совершил марш-бросок по снегу к отдаленным палаткам, не давая другим снова заснуть. Что ж, такое начало рабочего дня хотя бы бодрит. Задача по извлечению наших промерзших вещей из мест, где они должны и не должны лежать, была выполнена с готовностью, если не с усердием. Ноги не скользили по скользким валунам, когда мы поднимались по морене, и, несмотря на потерянные в одном и выигранные в другом полчаса, к восходу солнца мы забрались уже довольно высоко. Еще до первых проблесков рассвета заснеженных дремлющих монстров вокруг оживило слабое голубое свечение, проявляя их форму и присутствие. По мере того как день отвоевывал пространство, и свет на Эвересте менялся: сначала он стал бледно-желтым, затем – ярко-серо-голубым, а потом вспыхнул золотом, когда солнце коснулось вершины. Вниз по склону поползла заметная тень, и скоро вся гора предстала обнаженной и великолепной в утреннем сиянии. Уже предчувствуя, что нас ожидает, мы остановились, чтобы насладиться зрелищем, и я смог без помех пронаблюдать, как различные хребты и вершины ловили солнечный свет. Примечательно, что Эверест не порозовел ни на миг, а Макалу окрасился в более красноватые оттенки, пока цвет неба в том направлении был бледным китайским синим [268] с переходом в розовый. Макалу находился в направлении примерно с юго-востока на юг от нас, а расстояние до него почти вдвое превышало дистанцию до Эвереста, который располагался главным образом на юго-западе.
268
Ханьский пурпурный и ханьский синий (или китайским пурпурный и китайский синий) – синтетические пигменты из силиката меди и бария, разработанные и использовавшиеся в древнем Китае.
Первой задачей, предстоящей нам экспедиции, очевидно, был подъем по отвесной стене на высокий перевал, лежащий к востоку от нашей горы. Наименее трудоемкий путь предлагало обнажение скальных пород на этой стене. Препятствие, несомненно, выглядело грозным, а у кули практически не было опыта скалолазания. Но это восхождение оказалось удовольствием, вроде хороших моментов прежних дней, когда снова хватаешься за твердый гранит и поощряешь новичков действовать осторожно, иногда бросая вниз случайный камешек, чтобы напомнить им об опасностях неловких движений. Кули, как обычно, были способными учениками, и после приятных усилий и одного гимнастического представления мы все поднялись на перевал в 9 утра, обойдясь без кровоточащих ссадин и разбитых голов.
К этому часу мы уже успели осмотреть большую восточную стену горы Эверест и, в частности, нижний край висячего ледника; хватило лишь краткого пристального взгляда, чтобы убедиться, что почти везде скалы внизу открыты для льда, падающего с этого ледника. Мы поняли, что если здесь и нашлось бы другое место, чтобы взобраться наверх, то подъем все равно был бы чересчур сложен, отнял бы слишком много времени и не привел бы к удобной платформе для дальнейшего штурма. Короче говоря, другие, менее мудрые люди, при большом желании могли бы испробовать этот путь, но он был решительно не для нас.
Наш интерес лежал в другом направлении. Теперь мы достигли водораздела. Под нами на дальней стороне был ледник, тянущийся на восток, а за ним – два важных скальных пика. Мы сразу заподозрили, что это наверняка две триангулированные вершины, каждая выше 23 000 футов [269] . Была ли это наконец та самая долина, которую мы так давно наблюдали с холма над Шилингом более чем в 50 милях [270] отсюда? Долина, указывающая на пропасть между Чанцзе и Эверестом? Пока мы не могли это утверждать. Верховье ледника было скрыто из виду за северной стеной нашей горы. Мы должны были подняться дальше, вероятно, на самую вершину, чтобы утолить наше любопытство, и, как мы надеялись, увидеть Чанцзе и его связь с этим ледником, а возможно, и цель нашего похода – перевал Чанг-Ла.
269
Около 7 010 м.
270
Около 81 км.
Юго-восточный хребет горы Эверест с высоты 6 096 м, долина Кхарта
Стоявшая перед нами задача на первый взгляд не предполагала серьезных трудностей. Угол подъема от нашего места завтрака на перевале до следующей белой вершины к западу от нас был не слишком крут. Но не было никакого сплошного хребта, который вывел бы нас наверх. Восточная стена перед нами и южная стена слева от нас представляли собой две полосы «укреплений», каждая из которых была увенчана своего рода плоским бастионом, отступающим на значительное расстояние от конуса вершины. Мы уже знали, что поверхность снега, несмотря на тонкий ледяной наст, не выдержит наш вес, и рассчитывали сэкономить силы на более пологих склонах с помощью снегоступов. Но лежащие перед нами крутые откосы были внушительными. Первый был взят в лобовой атаке, преодоленный с надлежащей после завтрака энергией. Когда мы достигли второго, он оказался более серьезной преградой. Крутизна восточного склона была безусловной и неприступной, а кромка его соединения с южной стеной очерчена карнизом [271] . Однако на этом склоне пролегала и наша единственная надежда.
271
Карниз – нависание под углом 90° к склону.
Сначала нам предстояло пересечь широкий желоб. Рыхлый снег лежал глубоко, а мы колебались на краю. Если подтаявший рассыпчатый снег и сойдет где-либо лавиной, то наверняка именно здесь. Эту уверенность подкреплял осмотр скалистого острова. Здесь же лежало решение. Благодаря надежному анкерному креплению отряд пересек опасный проход. Пока кули должным образом подстраховывал лидера (хотя его манеру страховки вряд ли можно назвать профессиональной), тот прорубил снежный карниз у себя над головой, закрепился на гребне с помощью ледоруба и с усилием влез наверх. Преодоление таких участков на высотах выше 20 000 футов [272] не обходится без ощущения победы. Ситуация требовала прочно закрепить весь отряд над карнизом, прежде чем подниматься на много ступеней вверх. И идущий первым в свободные минуты имел удовольствие наблюдать за несуразными позами и раздраженным ворчанием по-настоящему сильных, но не привыкших к таким препятствиям людей. Но из-за уже привычной угрозы облаков, что даже сейчас заволокли верховье долины Кама, было не время медлить, и это было не место для беспечности. Угол наклона нашей стены был таким, как нам и хотелось. На склонах слева от нас мы, очевидно, снова подверглись бы опасности схода лавины. Необходимо было не наступать на наш хрупкий карниз и, что не менее важно, держаться ближе к кромке. Здесь под футом сыпучего снега скрывалась дробленая масса из рыхлого льда. Надежно вогнать ледоруб в эту субстанцию можно было только сильным размашистым ударом, прилагая затем четырехкратное усилие, чтобы вытащить его обратно. К счастью, пары таких ударов обычно хватало, чтобы сделать прочную ступень. Но 400 футов [273] такого упорного труда нам оказалось достаточно, чтобы наконец-то добраться до ровного снега. Мы вздохнули с облегчением, снова обули «ракетки» [274] и последовали за кипящими энергией кули – их теперь отправили первыми прокладывать путь. В 12:15 дня мы достигли дальнего края этого плоского плеча, лежащего под последними склонами нашей горы максимум на 500 футов [275] ниже вершины.
272
6 096 м.
273
Около 122 м.
274
Ракетка (от англ. racket) – американский деревянный башмак для хождения по снегу или через болото, по форме напоминают ракетку. Альтернативное название снегоступов.
275
Около 154 м.
Те, кто не имеет опыта решения подобной задачи, даже не догадались бы, как трудно присесть на идеально ровном месте с привязанными к ногам снегоступами. Сидеть на корточках было невозможно, так как начнешь скользить по склону. А если ступни вытянуты вперед, выступ за пяткой заставляет тело отклоняться назад, так что спина напрягается при усилии сидеть не заваливаясь. Конечно, можно сесть, сняв снегоступы. Но альпинисты тоже люди и после изнурительного подъема на высоте 21 000 футов [276] слишком ленивы для этого. Альпинист предпочитает не сесть, а лечь в единственной удобной в данных условиях позе – плашмя на спине, повернув носки и снегоступы вертикально вверх. Так что большинство участников отряда без лишних церемоний улеглись, задрав носы обуви вверх.
276
Около 6 400 м.
Ситуация, однако, была крайне интересной. Мы все еще были отделены от Эвереста двумя формами рельефа. Во-первых, отрогом на той же высоте, на которой мы сейчас находились, поворачивающим на север от подножия северо-восточного гребня. И, во-вторых, ледниковой бухтой, заключенной между этим отрогом и его продолжением на восток, к которому относилась и наша гора. Но до поразительного северо-восточного гребня уже было не так далеко, и теперь мы смотрели почти прямо на него. Если у нас и оставались какие-то сомнения насчет этого подхода для штурма, то теперь они были решительно отброшены. Мало того, что сам гребень был одновременно острым и крутым, что предполагало почти бесконечные усилия по его преодолению, но и склоны с обеих сторон в большинстве мест казались непосильной альтернативой. А если кто и решится потратить неделю или около того на нижние части этого гребня, то на последнем участке, ведущем к большим скальным башням северо-восточного плеча, его продвижение безжалостно остановит острая серповидная скала. Не требовалось длительного изучения, чтобы все это разглядеть и сделать выводы. Справа (на севере) местность была еще более замысловатой. В конце концов, когда облака рассеялись, за гребнем отрога перед нами показалась вершина Чанцзе. Видимо, она находилась далеко за ним. В крайнем правом углу, за последними склонами белого конуса над нами, высилась горная гряда, а внизу лежала верхняя часть ледника, нижний край которого мы видели ранее днем спускающимся на восток. Но где он кончался, нельзя было полностью рассмотреть. Нам еще предстояло выяснить, где именно он пролегает. Мог ли этот ледник тянуться почти ровным курсом до самого Чанг-Ла? Или его обрезала ближе к нам та горная цепь, которую мы видели за ним? Возможно ли, во втором случае, что эта гряда была продолжением восточного гребня Чанцзе и образовывала левый берег ледника? Раз ни на один вопрос не было определенного ответа, то вероятность на одной стороне. И эта сторона была неверной как для нашего положения в настоящем, так и для наших будущих планов. Мы едва ли сомневались, что верховье ледника пролегает не далеко под Чанг-Ла, а здесь, неподалеку, под другим перевалом. За ним должен быть наш искомый ледник, поворачивающий на восток, поскольку, видимо, он уходит за горную цепь, которую мы видели сейчас, и за скалистые вершины, которые мы наблюдали к северу от нас, когда достигли водораздела.
Диаграмма, демонстрирующая, что ледник Кхарта не ведет к Северному седлу
Теперь требовался еще один подвиг, чтобы увидеть немного больше. Сам Чанг-Ла по-прежнему был невидим. Но, возможно, мы увидим его с вершины нашей горы? И в любом случае – разве эта вершина не была притягательной для нас? Я оглядел все еще распростертые на снегу тела с нелепо задранными вверх носками снегоступов. Это гротескное зрелище не внушало оптимизма. Но с нами был самый энергичный из кули, Ньима, крепкий восемнадцатилетний парень, который с самого начала экспедиции неизменно проявлял готовность к действию в любых чрезвычайных ситуациях. Он немедленно откликнулся на мой запрос о добровольцах и вскоре убедил идти с ним второго кули, Дасно, который в этот день был настроен так же решительно. Когда мы втроем тронулись в путь, внезапно снизу поднялись облака и полностью окутали нас. Через несколько минут мы оказались у подножия самых крутых склонов. Мы сняли снегоступы и пересекли бергшрунд, пробираясь по бедра в снегу. Дасно выдохся и выбыл из строя. Но коническая форма нашего пика была достаточно неправильной, чтобы в месте пересечения двух плоскостей образовался довольно выраженный притупленный край. Даже здесь снегу хватало глубины, чтобы под таким крутым наклоном стать серьезным препятствием, зато мы были защищены от лавин. Пока мы с трудом пробивались наверх, я то и дело поглядывал в левую сторону. Вскоре в облаках возник просвет, и на мгновение на западе все прояснилось. Я снова увидел Чанцзе, и мои глаза проследили за линией его гребня, спускающегося в направлении Эвереста, пока над отрогом впереди нас не стал виден сам перевал. Обзора не хватало: виднелась лишь седловина и окружающие ее скалы. Но стена или склоны под ней – все, что я больше всего хотел увидеть, – оставались скрытыми. Мы с трудом добрались до вершины, потратив на это почти час невероятно изнурительных усилий. Наградой была красота этого места: нас со всех сторон окружали крутые склоны, а поднимавшиеся от каждого обрыва выпуклые участки и плавно очерченные грани чистого снега образовывали самую элегантную вершину, которую я когда-либо видел. Внизу на северо-востоке мы на минуту ясно увидели ледник. Остальное застилало большое облако – тонкая, но неумолимо скрывающая от нас Чанцзе и Чанг-Ла завеса.