Покоряя Эверест
Шрифт:
В дальнейшем у нас ушло не два, а четыре дня, чтобы добраться до перевала, который в итоге стал известен как Лхакпа-Ла («Ветреный Проход» [281] ). Эта история может послужить прекрасной иллюстрацией того, с какими трудностями нам пришлось столкнуться. 15-го числа мы должны были встретить группу кули Буллока у водораздела в долине. Они уже сворачивали его лагерь, и мы могли бы продолжать путь все вместе. Но нашему посыльному удалось собрать лишь половину из них, а ожидание остальных вызвало большую задержку. Отсюда мы последовали по западному ручью. Это была довольно утомительная двухчасовая прогулка по каменистой местности (хоть и без груза) до конца ледника, а затем – по шельфу морены на его левом берегу. Я надеялся, что мы найдем легкий обходной путь к удобному месту для лагеря, которое ранее присмотрели с вершины Карпо-Ри. Но шельф резко обрывался, упираясь в крутые каменистые склоны, облака закрывали нам обзор, а после утренних неудач у нас было мало времени, так что пришлось заночевать там, где мы были. Когда мы проснулись, над долиной все еще стелился толстый слой тумана, и мы ничего не могли рассмотреть, но все равно были полны решимости взобраться на перевал, если будет возможно. Для лучшего обзора мы поднялись на гребень холма над нами, а затем взошли по нему на вершину (в 6:30 утра). Вид был великолепным, и я сделал несколько хороших фотографий. Но обрыв на дальней стороне оказался серьезнее, чем мы надеялись. Мы попытались извлечь максимум пользы из этого похода, зарисовывая карты, а в 8:45 утра устроили привал для завтрака на краю ледника, уже сильно отклонившись к северу от основного курса. Прежде чем мы продолжили путь, нас снова окутал туман, и, доковыляв в снегоступах через ледник до подножия ледопада, в 11 утра мы повернули обратно. К тому времени отряд вымотался, и мы уже не могли подниматься на перевал. И даже взобравшись на него, из-за тумана мы бы ничего не увидели. Тем не менее, снова добравшись до палаток, благодаря всему увиденному мы не ощущали, что день потерян. И перед новой попыткой подняться на Лхакпа-Ла мы все же решили дойти до места для следующего лагеря. Еще было время послать вниз сообщение сирдару, чтобы он собрал больше кули и припасов и выдвинулся на следующий день. Мы надеялись, что из нового, расположенного выше лагеря мы достигнем перевала в более ранний час и менее уставшими, и тогда отряду хватит сил пересечь его и спуститься по леднику с другой стороны.
281
Лхакпа-Ла (с тибетского «ветреный перевал» или «ветреный проход») – горная седловина примерно в 7 км к северо-востоку от Эвереста на высоте 6 849 м над уровнем моря.
Первые пришедшие утром кули принесли сообщение от сирдара о том, что припасов не хватает и он ничего не может прислать наверх. Пайки рассчитывались так, что их должно было хватить еще на три дня, но их распределение было хаотичным. Однако затем нам отправили достаточно запасов, чтобы перенести лагерь на следующий день, но, конечно, пришлось отказаться от планов на более дальнюю разведку. В итоге мы благополучно разбили лагерь в уже привычную метель. На деле погода не желала быть к нам благосклонной: снег в эти дни валил по 8–10 часов, и мы с облегчением наконец-то увидели погожее утро.
18 августа, когда низкая луна почти садилась, мы втроем в сопровождении одного кули отправились в самую важную экспедицию за всю нашу разведку. Неудача в этот день привела бы к прискорбной задержке, прежде чем отряд снова смог бы штурмовать перевал. В лучшем случае мы сможем повторить попытку четыре дня спустя, и если в итоге не проложим путь здесь, то все планы на сентябрьское восхождение окажутся под угрозой. В то утро мы взобрались на ледник по небольшому утесу, с полным осознанием того, что взойти на перевал любым образом было насущной необходимостью. Первые же несколько шагов по леднику показали нам, чего от него ожидать: мы провалились в снег по колено. Выходом было, конечно, надеть «ракетки». Однако снегоступы, хоть много и не весят, увеличивают нагрузку при длительном переходе, к тому же в них труднее преодолевать крутые склоны. Мы носили их до конца дня, пока брели по снегу. Около рассвета видимость ухудшилась: снежные поля застелила легкая парящая дымка. Подъемы и спуски стали одинаково неразличимы, так что оступившаяся нога могла внезапно удариться о склон или так же резко провалиться на неожиданную глубину. Расселины принуждали нас – или нам так казалось – отклоняться вправо, к скалам на левом берегу ледника. Мы столкнулись с необходимостью принять важнейшее решение, из тех, что определяют успех или провал. Казалось, что лучше карабкаться по скалам и избегать сложностей на ледопаде. Слева от нас был легкий проход, которым мы впоследствии и воспользовались. Но, вероятно, мы поступили верно. Наш путь был надежным, хотя и длиннее, чем напрямик, и в тот день мы долго и трудно продирались сквозь снег. Однако скалы, хотя и были засыпаны им на глубину в несколько дюймов, были нетрудными, и длинный траверс вывел нас обратно к леднику примерно в 8:30 утра.
Все же нашим злейшим врагом, когда мы двинулись дальше, оказался не глубокий рассыпчатый снег. «Ракетки» снегоступов хоть и зарывались неглубоко, но при каждом шаге поднимали пригоршню снега. Ведущему приходилось тяжко. Но в медленном темпе можно было брести дальше без переутомления. Жара – совсем другое дело. В ледниковой парилке легкий туман превратился в пар и окутал нас, словно липкое одеяние, от которого невозможно избавиться, и оно не только не защищало от палящего солнцепека, но из-за него мы будто еще больше поджаривались. Атмосфера была в высшей степени изнуряющей; остановиться даже на несколько минут означало почти сдаться апатии, настолько трудно было снова привести себя в движение после того, как импульс затихал и терялась инерция. И все же мы должны были двигаться в том или ином направлении, иначе изнеможение и валящая с ног сонливость одержат верх. Последние склоны – примерно 700-футовый [282] отрезок с довольно крутым наклоном – несомненно, потребовали от нас больших усилий, чем требовалось до сих пор.
282
Около 213 м.
Мы снова и снова убеждались в важности тяжелого и глубокого дыхания. Я стал думать о своем дыхании как об очень конкретном и сознательном действии, примененном в соответствии с обстоятельствами. Принципы всегда были одни и те же: ритмично дышать в темпе шагов, и не только верхней частью легких, но задействовать всю мощь дыхательного аппарата, расширяя и сокращая не только грудную клетку, но и диафрагму, и не время от времени, а с каждым вдохом, так как телу для работы требуется большее давление в легких. Вероятно, те, кто не пробовал, даже не догадываются, как трудно выработать бессознательную привычку глубокого дыхания. Было несложно настроить машинальность телесных действий на верный лад, но еще одной важной задачей было поддерживать работу этого механизма. Как только внимание к дыханию ослабевало, легкие тоже ослабляли свои усилия, и я часто проваливался в подобие грез наяву, выныривая из них с чувством невыносимой усталости и находя ее причину лишь в лености легких. Я обнаружил, что лучший способ заставить их работать как следует – это навязать ритм в первую очередь легким и двигать ногами ему в такт.
Практика же для ходьбы в гору в нормальных условиях прямо противоположна: в этом случае ритм сознательно навязывается ногам, а остальное тело заботится само о себе.
Во время различных экспедиций для нашей разведки я пришел к использованию двух разных методов синхронизации работы ног и легких. Как только возникла необходимость осознанного дыхания, у меня вошло в привычку намеренно вдыхать на одном шаге и выдыхать на следующем. Позже, на большей высоте или при более изнурительном расходе мышечной энергии, я вдыхал и выдыхал на каждом шагу, всякий раз синхронизируя начало подъема ноги с началом набора воздуха. В этом случае, когда мы продвигались к Лхакпа-Ла, я применил вариацию этого второго метода, добавив третий «такт»: после серии шагов (сорока, тридцати или двадцати, когда иссякали силы) я останавливался на минуту или около того, чтобы максимально интенсивно продышаться и накопить потенциальную энергию для следующего импульса подъемных усилий. Никогда прежде наши легкие не подвергались столь суровому испытанию. Нам повезло, что эти последние склоны не были еще круче. Было довольно трудно и утомительно предотвратить скольжение «ракеток», хотя без них мы вряд ли вообще смогли бы идти по такому снегу. Но, к счастью, последствия соскальзывания не были серьезными, и мы, почти ошалевшие от жары, слепящего света и банальной усталости, все же могли пробиваться дальше, не думая об опасностях. Иногда нас ободрял проблеск цели над нами – вид чистой снежной кромки в оправе скал – там, где откос выходил на перевал. Сам перевал почти все время был окутан знойным туманом, сливающимся со снегом в сплошную белизну, так что гладкие склоны, даже вблизи, где следовало ставить ногу, почти все время были неразличимы. Мы прошли значительное расстояние, и я был доволен нашим продвижением, когда идущий первым вдруг нарушил монотонность подъема. Он сделал неуверенный шаг вперед, опрокинулся и кубарем скатился вниз. На сей раз он оступился, внезапно ударившись ногой о крутой склон. Каким-то образом от физического состояния стабильного баланса он резко перешел к крайней усталости и превратился в человека, которого «ветром сдувает» [283] , и эта мелкая неудача стоила ему равновесия. Но неприятный сюрприз придал ему сил остановить свое скольжение. Он с досадой снова поднялся на ноги, и, обменявшись смешками, отряд продолжил путь.
283
В оригинале использована идиома knock down with a feather – «пером с ног сбивает».
Немного дальше майор Морсхед, идущий последним в группе, одним кратким окликом сообщил нам, что сдается, молча отвязал веревку и остался на месте, не в силах идти дальше.
Наконец мы оказались на более ровной местности. Перевал по-прежнему был невидим, и мы не могли определить, как далеко впереди он от нас. Неожиданно мы оказались на краю расселины. Мы обходили ее стороной, гадая, не придется ли нам после всех наших трудов столкнуться с множеством подобных неприятностей. А затем, сделав еще несколько шагов, мы внезапно оказались у своей цели: мы достигли самого перевала.
Примерно двадцать минут спустя, когда мы сидели на снегу, пристально вглядываясь во все, что нас окружало, нас с Буллоком вдруг окликнули. Мгновение спустя к нам присоединился майор Морсхед, к большой радости всех троих.
Было около 1:15 пополудни, когда первые двое из нас взобрались на перевал Лхакпа-Ла. Облака, что раньше были лишь тонкой и периодически разрывавшейся завесой, дарящей нам проблески ясного вида, заметно сгустились за последний час, так что теперь у нас не было даже надежды на четкий обзор. Несмотря на ранний старт из высотного лагеря, в некотором смысле мы все равно опоздали. Выше нашего уровня мало что можно было рассмотреть. Склоны Эвереста слева от нас были видны только там, где упирались в ледник. Но на самом перевале мы не оказались внутри облака. Обращенные к югу скалы Чанцзе демонстрировали свой профиль, крутой и зубчатый, – впечатляющее зрелище, насколько мы могли разглядеть. Внизу, между этими скалами и Эверестом, мы видели широкую ледяную бухту, гладкую поверхность которой лишь изредка прорезали крупные расселины. Спуск к ней с того места, где мы находились, также был неплохо виден, и мы рассудили, что он совершенно прост и едва превышает 800 футов [284] [12]. С этого ракурса восточного хребта Чанцзе для нас будто не существовало. Судя по всему, отсюда мы видели только выступающие склоны, служащие его опорой. Под ними был узкий ледник (когда мы его пересекали, он стал казаться шире), прокладывающий свой курс немного на северо-запад. В месте, где он терял свой белоснежный покров, к нему присоединялся другой, более чистый ледник, круто спускающийся слева. Затем эти слившиеся ледники, видимо, изгибались вправо и, наконец, терялись из виду. Больше мы ничего не смогли рассмотреть. Склоны гор, которые должны были окружать ледник с севера, оставались полностью скрытыми от нас, и, несмотря на все, что мы видели, расположение выхода этого ледника все еще оставалось загадкой.
284
Около 244 м.
Юго-восточный хребет горы Эверест с высоты 6 096 м, долина Кхарта
Еще один важный вопрос остался нерешенным. Нам удалось разглядеть путь через верховье ледника к стене под перевалом Чанг-Ла. И этот путь был довольно легким. Но саму стену (без учета нескольких беглых взглядов сквозь частичные просветы) мы по-настоящему не видели. Мы предположили, что ее высота должна составлять 500 футов [285] или чуть больше. И она, вероятно, была крутой. Было невозможно заключить, достижим ли сам этот перевал. Тем не менее я придерживался своего мнения, сколь бы шатким ни было его основание. Я видел верхнюю часть перевала с обеих сторон и знал, что над ним ровные скалы, без зазубрин. Когда мы добавили к тем шансам, какие предлагала вся протяженность этой внушительной стены, возможности найти путь к перевалу по склонам Эвереста на юге или по склонам Чанцзе на севере, я понял, что нам хватало аргументов в нашу пользу. Я был готов, как говорят, «поставить свой последний доллар» на то, что мы найдем путь, и решил, что, прежде чем мы повернем домой в этом году, мы должны совершить восхождение с востока. Когда я думал о 4 000 футах [286] на другой стороне, о протяженности в сочетании с трудностями, о расстоянии, что гарантированно отрежет нас там от любой удобной базы, и обо всех ограничениях, что нас там ждут, то не мог найти ни одного обоснованного сомнения в том, что именно здесь, на востоке, кроются наши наилучшие шансы на успех.
285
Около 152 м.
286
Около 1 219 м.
Оставалось определить, какой из двух возможных маршрутов до верховья ледника между Лхакпа-Ла и Чанг-Ла нам выбрать. Если предположить, что Уилер прав, мы можем использовать старую базу у подножия ледника Ронгбук. Она находилась всего в одном, хотя и очень длинном, переходе от Чобу, а продвигаться дальше достаточно просто: нужно совершить два трудных марша и один – более легкий – к лагерю у подножия стены или, возможно, к самому перевалу. На востоке мы могли бы использовать в качестве передовой базы площадку в двух легких переходах от Кхарты. Я рассчитывал, что оттуда до перевала Чанг-Ла останутся один трудный день пути и два легких, при условии, что снег будет плотным. Аргументом против этого маршрута была потеря высоты при пересечении перевала Лхакпа-Ла. Но это можно компенсировать, разбив лагерь в удобном месте на скалах на высоте 20 000 футов [287] . Это был лучший вариант, чем все, что мы могли бы найти на аналогичной высоте с другой стороны. Пока плюсы и минусы были равномерно сбалансированы. Но было одно большое и, возможно, непреодолимое препятствие при продвижении из долины Ронгбук: там нам всегда не хватало запаса топлива. Там нет лесов – ни в Чобу, ни немного ниже. Несколько небольших кустов растут на маленьком участке у реки в часе пути выше. Но это крайне скудный запас, и, когда я подумал о более масштабной подготовке, которая нам теперь предстоит, стало ясно, что нам придется полагаться на гобар. Но это весьма экстравагантное топливо (в том смысле, что он дает меньше огня при том же весе, чем дрова), к тому же его еще и трудно достать в долине Ронгбук, так как там его и так мало, а монастырь в Чойлинге потребляет его в крупных объемах. С другой стороны, в долине Кхарта мы находились в краю изобилия. Гобар можно было найти повсюду; в двух шагах от нашего нынешнего Передового базового лагеря рос рододендрон, а чуть ниже – обильный можжевельник. С запасами продовольствия дела здесь также обстояли лучше: свежие овощи и яйца – роскошь, какой мы не видели на другой стороне, в Кхарте купить было легко, и даже овцы в этом регионе выгодно отличались от несравнимо более тощей ронгбукской породы. Копаясь в бедре недавно забитой овцы, мы даже обнаружили кусок жира.
287
6 096 м.