Полет к солнцу

Кинешемцева Мелания

— Нам об этом нельзя говорить, — строго остановил ее Аберфорт.

— А почему Алу нельзя порадоваться раньше времени? — удивилась Ариана. — Знаешь, мне кажется, это письмо…

— Ты портишь сюрприз!— Аберфорт начал сердиться. Пришло волнение: ясно представлялось, о чем могли написать матери.

— Письмо из Хогвартса, — закончил за сестру Альбус. — Аб, не переживай, я могу сложить два и два. Мне одиннадцать, и сова принесла необычное письмо. Не считаешь же ты меня настолько глупым, чтобы я не понял, что это значит?

— Зато

ты меня глупым считаешь, — брат все больше мрачнел. — Ты это имел в виду, да? А Ари у нас болтушка. Может, мне маме рассказать, как ты секреты хранишь?

— Я просто хотела, чтобы Альбус обрадовался, — огорчилась Ари и слезла со стула. — Я не хотела ничего плохого… Ну правда…

Ее и раньше было легко довести до слез, теперь же при каждом промахе она становилась безутешна. И хотя Альбуса по большей части раздражала ее плаксивость, сейчас ему стало жаль сестру: ведь она старалась ради него.

— Да я сам еще утром это письмо увидел, — соврал он. — Утром выходил… э-э… по своим делам и увидел и сову, и письмо. А мама не заметила.

— А ты не врешь? — покосился Аберфорт.

— Нет, конечно. Ари, не реви, иди сюда. Хотите, я вам почитаю про Алису?

…Мать приготовила обожаемый Альбусом пастуший пирог и подогрела шарлотку, принесенную Джеральдиной и Анджелой, напекла тыквы, нажарила сосисок, выставила самодельные конфеты, рецепт которых ей дала миссис Скримджер. Она поздравила сына, как и в прошлом году, пожелала быть прилежным и ответственным, вручила подарок — бинокль с сильными линзами, затем куда-то вышла и вернулась с загадочным лицом, держа руку за спиной.

— О том, что тебе сегодня одиннадцать, помним не мы одни, — она широко улыбнулась, блеснув крупными белыми зубами. — Как большой умница, надеюсь, ты сам догадаешься, что у меня в руках.

Альбус постарался изобразить сомнение.

— Письмо из Хогвартса? Да, мам?

Аберфорт сердито покосился на Ариану, та покраснела, но мать ничего не заметила: ее взгляд был прикован к лицу старшего сына.

— Именно так, — Кендра словно помолодела в тот миг на несколько лет. — Я горжусь тобой, Альбус. Не подводи нас и дальше… Впрочем, я уверена, ты будешь отлично учиться. Поздравляю.

И под аплодисменты Арианы и Аберфорта она торжественно вручила ему палевый конверт, исписанный изумрудными чернилами.

За покупками решено было отправиться на следующий же день. Мать провела в комнате сына ревизию: она уже видела учебники, подаренные Джеральдиной, и посчитала, что благодаря им удастся сэкономить, по крайней мере, на книгах.

На следующее утро, едва управившись с завтраком, мать ушла переодеваться. Альбусу она вручила сверток, в котором оказался его старый матросский костюмчик, выстиранный и накрахмаленный. Правда, мальчик вырос из него еще пару лет назад, но Кендра надставила рукава и брючины, а в толщину Альбус увеличился незначительно. Мать даже вычистила матросскую шапочку так, что ни пылинки не осталось.

— Тебя могут увидеть дети,

которые будут с тобой потом учиться, и их родители, — наставляла она сына. — Постарайся показать себя с лучшей стороны.

Под завистливые взгляды Аберфорта и тоскливые вздохи Арианы Кендра вывела Альбуса из домика, крепко взяла за руку и велела считать до трех. Не успел он мысленно произнести: «Два», как ощутил, что его словно подхватило крюком за живот и потянуло вверх. Он едва успел испугаться, что его сейчас стошнит, как почувствовал под ногами булыжную мостовую. Головокружение еще не прекратилось, и когда мать дернула его за руку, потащив за собой, он чуть не упал. Они нырнули за какую-то неприметную дверь, и только тогда мать заговорила.

— Лондон — самый закопченный город на свете. Если бы мы с тобой пробыли на улице еще минуту, оказались бы черны, как трубочисты, — перед висевшим на стене мутным зеркалом Кендра придирчиво осмотрела собственное парадное платье — из темно-зеленого сукна, хорошо сидевшее, но уже несколько траченное молью: она слишком давно никуда его не надевала. Альбус тем временем осматривал помещение, где они оказались: кажется, полутемный бар, несколько посетителей за столиками, все сплошь одетые, как волшебники.

— Мы в «Дырявом котле»? — догадался он: родители не раз рассказывали про это место.

— Да, — согласилась Кендра. — Сейчас отправимся за покупками.

— А нас не засыплет копотью? Ты же говорила…

— Наши кое-что придумали против этой напасти. По Косому переулку можно гулять свободно.

Быстро проведя его через зал — надо полагать, она не хотела, чтобы сын увидел пьяных — мать шмыгнула в противоположную дверь, где стала палочкой касаться кирпичей на стене.

— Следи. Порядок строго определенный.

Кирпичи задрожали, стена начала расползаться, и затем… Ему открылась пестрая, тесная, многолюдная улица. Кто-то перекрикивался, голосили зазывалы, громко ухала сова, которую кто-то потащил в высокой тесной клетке. Альбус задрал голову, читая вывески, а тем временем мать подтолкнула его в спину и очень строгим голосом приказала не выпускать ее руки.

— «Перья и чернильницы на любой вкус»… — бубнил Альбус под нос. — «Фамильяры для всей семьи»…

— A Paris pere m’a achete un chassures roses…

— Rose? Mais il la legere!

Он оглянулся на странные звуки: рядом с ним в толпе в сопровождении двух довольно невзрачных женщин шли девочки, на вид — его ровесницы. Обе показались ему невозможно нарядными: одна была в светлом, вся в кружевах, в атласном капоре, даже с зонтиком от солнца («вот бы такую куклу Ариане»); на другой было черное бархатное платье с белоснежной батистовой пелеринкой и соломенная шляпка с белой лентой — все с иголочки.

— На каком языке вы говорите? — выкрикнул он. «Кукла» обернулась, ярко-зеленые глаза насмешливо скользнули по его фигуре; «белая пелеринка» даже не повернула головы. Мать дернула его за руку.