Полет к солнцу
Шрифт:
— Да? — хмыкнул плотный (Альбус обернулся и точно это увидел). — Что ж, надеюсь, Поцелуй ему обеспечен. Проклятый детоубийца.
— А ведь у него у самого, кажется, дети — двое или трое… Как он только мог?
— Ну, надеюсь, его щенков не примут в Хогвартс, — плотный с досадой махнул рукой. — А хотя от Блэка всего можно ожидать. Пожалуй, еще окажутся у него в любимчиках. А как же! Сыновья убийцы магглов!
— Говорят, он запрещает учителям ставить магглорожденным ученикам отличные оценки, — зашептал усатый. — А став директором, первым делом заменил всех магглорожденных среди преподавателей.
— Блэк, что с него возьмешь, — плотный пожал плечами. — Они все такие. Сестрица этого Финеаса Найджелуса рубит головы домашним эльфам и вешает на стену — так, для
— А ничем. Захотелось, говорит, вот и убил.
— Захотелось… Да для него, пожалуй, Поцелуя будет маловато…
Сжимая кулаки, Альбус кинулся бежать по дороге. Ярость и боль за отца переполняли до такой степени, что, казалось, сейчас или начнется землетрясение, или он взорвется сам — так, обжигая, кипело все внутри. Лишь у кладбищенской ограды мальчик смог остановиться — и с удивлением обнаружил, что его мокрые щеки разъедает соль. Некоторое время он тер виски, пытаясь примирить в мыслях образ отца и фигуру дементора, какого он видел на картинках в старых учебниках по ЗоТИ, какие разрешала брать мама. Остро захотелось прилететь к отцу, прижаться к нему, защитить от всего, спрятать где-нибудь… Но это было невозможно. Как Альбус ни ненавидел это слово, сейчас, увы, оно соответствовало положению дел. Глубоко втягивая воздух, чтобы успокоиться, Альбус перелез через ограду и стал бродить среди могил, выискивая нужную.
Он обошел, кажется, полкладбища; потянуло холодом, стало смеркаться. Следовало, пожалуй, вернуться домой, но Альбус был слишком упрям, чтобы бросить дело, ради которого рискнул выбраться из дома. Он продолжал искать — и нашел.
Старая, кое-где растрескавшаяся плита по краям поросла травой и мхом. Но посреди нее все еще ясно можно было разобрать: «Игнотус Певерелл. 12 июля 1214 — 18 мая 1291». «Вот когда за ним пришла смерть, — усмехнулся Альбус. — Восемнадцатого мая… Весной. Какая гадость — умирать весной! Хотя, если подумать, умирать вообще никогда не хочется. Ну-ка, а это что, внизу?» Под датами жизни Игнотуса Певерелла был вычерчен странный знак: треугольник, в нем — круг, и линия, разделявшая фигуры пополам. Кому только пришло в голову рисовать всякие бессмысленные значки на надгробии? «А если не бессмысленные? Если Игнотус хотел что-то сказать своим потомкам, и они, увидев этот знак, все поняли? Но что это могло значить?» некоторое время, сидя на корточках и закусив пальцы, Альбус раздумывал над этим, но мысли как-то не складывались, а между тем почти совершенно стемнело. Опасаясь, как бы мать не явилась в гостиницу раньше него, мальчик поспешил назад.
Все произошло, как он и опасался: мать встретила его у порога. На сей раз не сказала ни слова: молча схватила за волосы, надавила на голову, заставляя наклониться, и огрела веником — еще, и еще, и еще раз. Вдруг удары прекратились; скосив глаза, Альбус увидел, как руку матери перехватила Джеральдина, только что пришедшая с улицы.
— Не надо, миссис Дамблдор! Мальчик просто не мог сидеть взаперти, ведь я уже говорила вам!
— Что ты ей говорила, дура ты набитая? — крикнула миссис Скримджер, перетиравшая посуду. — Своих заимей сначала, а потом других учи! Да кто на тебя, дуру такую, позарится? А ну ступай на кухню! А ты, Кендра, задай ему хорошенько, чтоб знал!
Пьяный краснорожий бугай в углу расхохотался. Альбус вспыхнул со стыда и злости: как же он опять позволил себе попасться! Мать снова принялась бить его.
— Аберфорт говорит, ты улизнул, как только я ушла. Да еще заставил его убраться из комнаты… Гаденыш…
— Но почему ты нас не пускаешь на улицу, мам? Ничего ведь… — пришлось задержать дыхание, чтобы не вскрикнуть, — ничего не случилось!
— Могло… Случиться… Твои дядья… От такой же строптивости… Замерзли на улице… А теперь ты…
— Что я?!
— Он еще спрашивает, вы полюбуйтесь, — миссис Скримджер уперла кулаки в бока. — Мать как белка в колесе крутится, чтобы ваш старый дом продать и новый вам найти, и чтобы вы не подохли с голоду, и мне не пришлось вас выселять
— Миссис Дамблдор, да хватит уже! — взмолилась Джеральдина, так и остававшаяся в дверях кухни. — Ну виноват, ну что же, мальчишки не такое творят…
— Хватит? Ничего не хватит, пусть… — на сей раз миссис Скримджер не успела разразиться новой тирадой. Кендра оттолкнула сына, отбросила веник и быстро пошла к лестнице. Альбус оставался в дверях, держась за косяк: у него сильно кружилась голова. Джеральдина, подбежав к нему, обняла и легонько погладила по спине, но прикосновение отдалось неприятно, и он вывернулся.
— В сарай его отведи, там пусть спит, а днем шляется, где хочет! — крикнула миссис Скримджер дочери. — Пусть хоть поганок наестся, хоть бродягам попадется: потеря не велика!
— Лучше с бродягами, чем с вами, — процедил Альбус: вопли хозяйки ему надоели.
— Что?! — миссис Скримджер опустила тарелку и двинулась к нему, но Кендра окликнула ее, остановив.
— Не надо, Эмма. Мы о нем забыли. Такие бессовестные, бессердечные мальчишки нам никто, они не наши сыновья, так что пусть говорят и делают, что хотят.
…Уже засыпая на принесенном Джеральдиной в сарай одеяле, предварительно полакомившись парой пирожков с печенью, которые она ему тайком передала, Альбус подумал, что день прошел не так уж плохо. Во-первых, он в кои-то веки вышел на улицу, даже побывал в Годриковой Впадине и нашел могилу Игнотуса Певерелла. Во-вторых, по сути, сегодня он получил полную свободу. Отныне ему можно гулять, где вздумается. А на отметины от веника нечего смотреть. Заживут.
Следующие пять дней Альбус прожил именно так, как говорила миссис Скримджер, хотя ему это, признаться, даже нравилось. Конечно, в сарае было холодно, да и гулял он впроголодь: подкармливала его только Джеральдина. Задевало, что мать походя по двору, смотрит мимо него, словно он ей совсем незнаком. Зато идти он мог, куда захочет, и возвращаться, когда вздумается. И за эти дни Альбус вдоволь набродился по окрестным лесам, набрал коллекцию интересных трав (однажды даже удалось найти заунывник — увы, недозрелый), изучил все улицы Годриковой Впадины и еще пару раз побывал на могиле Игнотуса Певерелла.
Альбусу не давал покоя таинственный знак на могиле. Он чувствовал, что знак этот очень важный, возможно, уже ему где-то встречался, но не мог вспомнить, где. Как нарочно, дорога к своим книжкам пока была ему заказана: когда он однажды попробовал проскользнуть в гостиницу, миссис Скримджер запустила в него уже знакомым веником.
Разгадка пришла, когда на пятый день грянул дождь. Альбусу пришлось просидеть несколько часов в сарае, благодаря того, кто строил его, за крепкую крышу. От скуки мальчик попытался реконструировать знак, который видел на надгробии. Взял круглый камень, положил на него прутик… Что-то шевельнулось в голове. Разгадка была близко, но чего-то не хватало. «Треугольника!» — подумал мальчик. Хотя в сарае было холодно и сыро, он живо сдернул куртку, сложил ее рукавами вниз и разместил на ней камень и палочку. «Ну точно! Камень, палочка — и мантия! Дары Смерти! Вот оно!» Как завороженный, забыв о холоде, Альбус смотрел на лежащую треугольником ткань, круг камня и линию прута. «А ведь у кого-то они есть… Скорей всего, да: если Игнотус существовал, то по крайне мере где-то должна быть мантия-невидимка. Вот раздобыть бы…» Он невольно улыбнулся, представляя, насколько был бы свободен тогда. Сейчас он тоже свободен, но ведь это временно. А в мантии можно было бы еду воровать, например… «Палочка — это тоже неплохо: тогда меня точно никто не одолеет. Вот камень… Зачем он мне? — Альбусу вспомнился недавний разговор на улице, но он одернул себя. — От Поцелуя дементора воскрешающий камень бесполезен».