Полночь в Часовом тупике
Шрифт:
— Надо бы нам составить завещания, как вам эта идея?
Виктор озадаченно взглянул на своего зятя.
Тревожат ли его опасные повороты нового расследования, или он озабочен перспективой общаться с мертвецами в грошовом подвале?
— Не вижу поводов для спешки.
— Ну а представьте, что 13-го и правда произойдет столкновение с кометой?
— В этом случае бесполезно заботиться о наследниках.
Не успел Виктор произнести эти слова, как перед ними возник Луи Барнав собственной персоной.
— Если вы возьмете меня под руки и мы попытаемся слиться со стеной, эти болваны нас не заметят.
Виктор и Жозеф
— Эге! Если ты думаешь, что опять будешь мне пакостить, Барнав, ты глубоко ошибаешься. — проревел Рене Кадейлан.
Чаевые мгновенно умерили и его претензии, и возможные вопросы его напарника.
Странная троица вошла внутрь, но тут вновь объявился Рене Кадейлан.
— Ты, Барнав, держись в сторонке, от твоей вони тараканы передохнут.
— Чего такого, это просто естественный человеческий запах! Жизнь у меня такая!
— Охотно верю, но это отпугивает клиентов и плохо отражается на выручке. А сегодня зал отравлений полнехонек. Иди вон присядь на ту бочку, что под похоронным светильником.
— Ну у вас здесь и обстановочка. Хуже, чем катакомбы, — взвыл Жозеф. — Гробы вместо столов, и эти кости, свисающие с люстры, ну прелесть что за освещение, похоже, что у всех присутствующих бубонная чума. Посмотрите на Барнава, он весь зеленый.
— Добро пожаловать, выбирайте себе саркофаг. Вот этот, рядом с дамами, вполне подойдет, располагайтесь, — доверительно сообщил им Рене Кадейлан, бросив заговорщицкий взгляд своей подружке Катрин Лувье.
Та прыснула и подтолкнула локтем подружку:
— Подвинься ко мне, Колетт, в тесноте, да не в обиде.
Жозеф приподнял шляпу.
— Дорогие дамы, я уже раньше имел счастье с вами познакомиться.
— Это еще где?
— Вы очень любезно ответили на мои вопросы в бакалее вдовы Фулон. А вот и мой коллега, мсье Виктор Легри.
— Да, я помню вас, и вас, мсье Легри, я тоже помню. Рада вновь встретиться, меня зовут Колетт Роман, — сказала блондинка. — А это моя подруга, Катрин Лувье. Нам вообще-то это заведение не нравится, но Рене так настаивал… Рене — это охранник, который вас направил за столик, они с Катрин обручены… А кстати, расшифровали ли вы смысл послания, которое оставил Фермен Кабриер на пороге нашего магазина?
— Нет, мадемуазель, мы…
— А чем мы обязаны присутствием журналиста «Эко де Пари» в кафе с такой дурной репутацией? Вы напали на след? — иронически прищурилась Колетт, разглядывая Виктора. — А вы, господин коллега, вы тоже репортер?
— Ну, не совсем, я фельетонист, вы читали…
— Жозеф, не забивайте голову мадемуазель Колетт своими рассказами., — вмешался Виктор и непринужденно поинтересовался: — А вы знакомы вон с тем типом, который сидит вон там в сторонке, на бочке?
— Луи Барнав? Да кто его не знает! Он славный малый, но слегка того, честно говоря. Раньше он был водителем фиакра, работал на улице Орденер на омнибусовую компанию, но не повезло бедолаге, уволили. И с тех пор он зарабатывает на хлеб ремеслом «ангела-хранителя», для пьянчуги самое оно! Он любит рассказывать, что конец света произойдет в следующий понедельник. Его можно понять, он убит горем и обижен на весь белый свет, его жена и дочурка померли от ботулизма, так что он не особо расположен к бакалейщикам. Сперва я его побаивалась, он целыми днями торчал возле магазина и отваживал таким образом клиентов, торговля терпела убыток. Ох, сколько раз я ходила в участок и просила легавых его куда-нибудь убрать! Но как-то вечером я увидела его на тротуаре, он уронил голову в колени и плакал. Я расчувствовалась. Ну, и в конце концов мне удалось его приручить. Когда удается, я даю ему что-нибудь вкусненькое: колечко колбасы, ломтик ветчины, кусочек сыра, всего ничего… Это и не воровство даже, то, что пропадало, все равно выкинули бы в помойку или котам отдали. Только тсс, молчок, мадам Фулон ни о чем не догадывается, а если узнает, устроет бучу и выгонит меня.
— А вы давно у нее работаете?
— Три года. А к чему вы спрашиваете?
— Полиция подозревает, что Луи Барнав — сообщник Фермена Кабриера, все из-за рисунков на асфальте.
— Никто не видел, как он делал это, нет? Никто так за здорово живешь не может обвинить человека!
— А Фермена Кабриера вы знаете?
— Ну как же, поскольку ходишь мимо, видишь, как он тротуары раскрашивает, ну и подружились с ним. Иногда он заходил купить что-то для матушки Ансельм, это пожилая женщина, которая живет на шестом этаже, и ей трудно выходить на улицу. Он рассказывал мне про войну в Тонкине. Он такой вежливый парень, обходительный…
— Цыц! Молчите. Спектакль начинается! — сказала Катрин. — Прежде всего, мсье, не пугайтесь, это всего лишь иллюзии, своего рода трюки, похожие на те, что я видала в театре Робер-Удена [46] , когда меня туда матушка водила, я еще пигалицей была! — шепнула им Катрин.
Они с отвращением выдержали первое испытание — попытались проглотить по напитку, в который, как их предупредили, плюнул туберкулезный кухарь. Жозефа чуть не вырвало, и он не смог даже пригубить. Виктор мужественно глотнул, а Луи Барнав в два приема заглотил и свой гренаш, и бокал Жозефа заодно.
46
Робер-Уден Жан Эжен (1805–1871) — знаменитый французский иллюзионист.
Потом они встали и пошли поглядеть подвальчик, где обнаружили несколько посетителей и кучу скелетов. Священник в сутане присоединился к ним и мотонно забубнил что-то о смерти.
— Дорогие сестры, дорогие братья, однажды настанет ваш последний час, и вы предстанете пред Божьим Судом. Одинокая, напуганная, несчастная, душа ваша будет отчитываться за свою прошлую жизнь. Горе грешникам!
Один из скелетов клацнул зубами (ему помог Жозеф).
— Да, там, наверху, я думаю, справедливости не больше, чем здесь, внизу. Везде царит несправедливость! Вот пожалуюсь Создателю. Его судьи ничем не лучше тех, что меня здесь упекли! — прорычал Луи Барнав.
Раздались смешки. Священник, оскорбившись, что какой-то псих прерывает его действо, повысил голос и стал описывать тысячу и одну муку, ожидающую проклятых. Таким образом он старался насытить жажду жуткого и ужасного, которую испытывали посетители.
— Ох, милок, что-то ты заговариваешься. Коли мы подохнем, тел-то у нас больше не будет, так как же мучиться? Нет, ну ты прямо какой-то инквизитор, ох, а я не в ладах с фанатиками!
— Заткнись или убирайся, — в ярости прошипел ему священник.